Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

— Как ты связан с Урманом? — спросила Оделия.

— В смысле?

— В том, что вы последние полгода только играли в карты и по двое ходили, о чём-то договариваясь, — сказал Марман.

— Ну, мы же следователи, мы имели дело с свидетелями и обвиняемыми.

— С какими? Весь город поднят на уши из-за потрошителя и рекета. Что из этого у вас было?

— Ну… не дави на меня, Марман!

Марман дал ему сильный затрещину, тот развернулся, и его сразу схватил за горло толстый следователь и прижал к стене у стола.

— Что вы скрывали?

— Кто вы? Я тут один, Урман мертв — идиот ты.

Марман стал сильнее сжимать его сонные артерии. Сейчас глаза Картмана просто выпадут из орбит.

— Герр Марман, пытки не есть метод человеческой и полицейской морали, но продолжайте. Сейчас это необходимо. Мы же хотим найти потрошителя до того, как нас всех сожгут суфражистки в отместку за своих мертвых и раненых сегодня.

— Ай… кхе… там, за углом.

— Что там? Ты можешь чётче?

Марман отпустил его.

— Когда Ур… Урман работал над делом Потрошителя Яммера, ему стали приходить большие суммы после убийства у католической церкви. Он говорил, что это меценат ему помогает.

— Какой меценат? — спросила Оделия.

— Какой-то мужчина средних лет… Я его видел только один раз. Он был высокий и в тени, передавал Урману деньги. Точно помню, что он сказал…

— И? И что он сказал? — спросил Марман, хлопнув кулаком рядом с головой Картмана.

— Что-то типа «порядок формирует общество». После этого он дал ему большую пачку купюр. Это было вечером, да, точно, вечером после убийства у церкви, где был свидетель — Эмили, кажется.

— Что за Эмили?

— Эмили Майер, единственная свидетельница, кто его видел. Я с Конрадом так и не смогла её опросить, у нас не хватило времени и были другие приоритеты. На следующий день убили Винфрида, — ответила Оделия.

— Так, может, в ней и будет ключ ко всему? Если она его видела?

— Мне надо выйти на минутку, — сказала Оделия.

В зале для допросов воцарилась напряжённая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканием старинных настенных часов. Становилось всё яснее: следователи Оделия и Марман не собирались отпускать Картмана так просто. Картман, несмотря на свои капризы и дурное поведение, понимал, что ситуация становилась всё серьезнее. Допрос длился уже почти час, и он чувствовал, что его время угасает.

Он тут же упал на пол следовательского кабинета, сделав вид потери сознания. Но когда Марман протянул руку, чтобы поднять его, Картман тотчас побежал к старому окну. Он своим весом, как молния, разбил стекло и оказался на внешнем подоконнике.

Стиснув зубы, Картман вылез на подоконник. Его сердце колотилось в груди, но он знал, что этот риск — единственный шанс на спасение. Он сделал глубокий вдох и прыгнул. Падение казалось бесконечным. Ветер бил в лицо, а земля стремительно приближалась. Картман сгруппировался, пытаясь смягчить удар. Его приземление было не самым удачным: он почувствовал резкую боль в ноге, но адреналин позволил ему быстро подняться и продолжить бегство.

Не останавливаясь, он побежал вдоль переулка, надеясь скрыться в лабиринте городских улиц. Дождь усилился, превращая дороги в грязное месиво, но это было даже к лучшему — так его следы труднее было заметить.

Марман лишь долго смотрел в окно. Зашла Оделия.

— Где этот следопыт недоделанный?

— Сбежал, прыгнув в окно. Кажется, он сломал ногу.

— Ладно, разберёмся с ним потом. Комиссар, наверное, объявит его в розыск. Тем более он сейчас в форме — ничего хорошего с ним не будет, если его на улице увидят люди во время бунта или наши офицеры с его маркировкой.

Оделия принесла пару бумаг.

— Что это? — спросил Марман.

— Это досье на Эмили Майер и её адрес. Нам срочно нужно выдвигаться.

Уже с частотой минутной стрелки на цепелинах, на механических часах в кармане у Мармана, они летели по адресу, указанному в досье.

— Почему там только несколько строк текста? — спросила Оделия.

— Там её в своё время Урман допрашивал. Не думаю, что там что-то хорошее.

Цокот лошадиной повозки мчался по городу. Вокруг Ганноверский полицейский бунт всё разрастался, чем больше людей, тем больше переграждали улицы. У Дайхштрассе к мастерской Эмили Майер было ограждено, там стоял очередной конвой полиции.

— Нам надо в обход, — сказал Марман.

— Нет, поедем напрямик! — ответила Оделия.

— Как? Нет...

Оделия перехватила поводья повозки, и две чёрные лошади покорно устремились в толпу людей. Люди от ужаса разбежались как две волны перед Моисеем, и ударились о щиты и кости полицейских, также не устоявших перед лошадьми.

— Кретины! — кричала толпа в догонку.