Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

Сенатор взял её лицо в руки:

— Ты такая красивая, такая красивая, любовь моя, улыбнись… прошу, не оставляй меня, останься, я должен был… я должен был уйти первым…

— Кхе, кхе, — вышел Француз из тумана. — Еле тебя нашёл, герр сенатор… Оу, твою императорскую задницу, её всё-таки убили твои приключения… Кажется, кукушка совсем дала сбой, — промолвил Француз, опершись о другую сторону фонтана, разглядывая Освальда и четкость его эмоций.

— Мне не до твоих непониманий, — прокричал Освальд и швырнул в него карманные часы, оторвав цепочку напрочь от жилета.

Оделия наблюдала ужасную картину: как любящий человек потерял любимую и, разрываясь из-за этого, рвал и метал всё на свете. Она подошла к телу Милы и посмотрела на синие трупные следы от рук на шее.

— Она совсем не сопротивлялась… — в двух шагах от неё лежала пара перчаток из оленины. Тут она оторопела. И, кажется, как и вы, дорогие читатели, всё поняла.

— Освальд, тише… — сказала Оделия, доставая пистолет из-под дамского пиджака.

Освальд посмотрел на неё стеклянными глазами и:

— Нет, это не мог быть я, я ведь на работе, куча встреч, я не любил, я не мог, — сказал Освальд.

— Да, это ты. Хватит быть мямлей, признай свои грехи перед обществом и получишь отличную путёвку на плаху и в ад, — сказал Француз, подкуривая сигарету.

— Тогда ты пойдёшь со мной по этой путёвке, — ответил ему Освальд.

— Освальд… а с кем ты сейчас говоришь? — спросила Оделия, направив пистолет на сенатора.

— Твою мать, твою мать, твою мать, — сенатор забился в землю как гвоздь и начал вырывать локоны волос до крови из своей головы, перемешивая их с травой на газоне, периодически делая перекаты с места на место.

Вот почему он с Французом всегда говорили наедине.

— Я лишь маленькое эго твоей правильности, я предупреждал тебя, а ты не понял мои толстые круассановые намёки, теперь будем жариться, — сказал Француз, развернувшись.

Освальд испуганно посмотрел на тело, на тело своей милой и любимой женщины… Оделия подошла совсем вплотную.

— Нам пора, Освальд, уже светает. Пошли.

— Нет, — промолвил Освальд.

Резкий удар по пистолету. ПУФФФ…. Дзззз — звон и тишина прервали диалог в голове и в саду. Освальд ударил Оделию по руке, отбив в сторону пистолет. Но выстрел успел снести сенатору клиновидную кость с правым глазом. Удар… удар... удар... Животное нельзя остановить, даже на пороге смерти. Оглушённый выстрелом сенатор несколько раз ударил Оделию по голове и втоптал в землю сада, разбив затылок так, что мозг начал вытекать и пузыриться. Глаза Оделии замерли в тихом ужасе.

Освальд встал, вернулся к Миле:

— Прости, родная, мне пора. Береги себя, мы вскоре встретимся.

— Это всё было неправдой? — спросил он у Француза.

— Я умываю руки и надеюсь докурить. — ответил Француз, уйдя в туманы сада.

Освальд начал бежать, бежать от самого себя, от всей человеческой природы и своих личностей. Он бежал долго трусцой, уходя от выходов из лабиринта, ища лишь тупик, который добьёт его. Он пришёл к пожару, где горели старые поленья, освещая территорию вокруг и грея старого охранника садов. Он вбежал в огонь как минотавр в тело человеческое, желая лишь смерти и покоя, ведь все самое ужастное было внутри.

«18 июля 1923 года, ожоговое отделение, палата номер 6 главной административной больницы Нижней Силезии. Я, доктор Грета-Виктория, сообщаю о смерти своего пациента № 414 от естественных причин, полученных от травм 20-летней давности. Хоронить будем на территории больницы, возле часовни.»

Кінець