Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

На столе лежала Библия, а рядом было веретено для вышивания на белой ткани.

«Враждующий 77»

Оделия покрутила эту вышивку...

— БАММ.. ШШШШШ..БАМММ...

Что-то невероятно громкое для последних минут тишины промчалось, скрипя по коридору мимо гостиной и врезалось в дверь. Оделия взяла с собой одну из тяжёлых статуэток из Италии для удара и помчалась к выходу. Там уже не было слышно шагов, спускающихся по лестнице.

Оделия метнулась к балкону... ничего и никого...

Но не могло же ей это показаться?

После этого марафона неизвестной тварью было оставлено несколько пятен крови на мягком ковре в коридоре. Ещё пара комнат — детская и родительская. Детская была украшена как после дня рождения: по полу было разбросано конфетти, которое налипало на игрушечных оловянных солдатиков. На полу стояли три разных неваляшки, смотрящих друг на друга, причём они были равноценны, хотя раньше их делали разного размера.

Последней комнатой после детских был кабинет Урмана. Большая комната с тяжёлой дубовой дверью, посередине кабинета — такой же дубовый стол. Вдоль стен стояли шкафы, заполненные книгами и юридической писаниной. А за столом было окно, из которого открывался восхитительный пейзаж на рыночную площадь возле церкви.

Оделия осмотрелась, записала в свой блокнот несколько строк и собиралась уже выходить, чтобы вызвать санитаров для вывоза трупов и новых следователей. Но тут она услышала скрип на чердаке:

— Щщщ... стук-стук...

Что-то звучало на чердаке. Она взяла всю свою волю в кулак, ту же самую перьевую ручку, и стала подниматься по круговой лестнице на обвешанную крышу старого здания.

— Щщщ... по...м...

Звуки с края чердака.

— Кто тут? — спросила Оделия.

В ответ тишина и...

— Щщщ...

Кто-то скребётся ногами по деревянному парапету.

— Я вооружена, — сказала Оделия.

Ей было неимоверно страшно, но что может быть страшнее того, что она уже и так прошла за свою жизнь? Подумаешь, что в квартире три трупа двух детей и женщины, что-то быстрое выбежало из квартиры, и что-то сейчас звучит на чердаке.

Честно говоря, вы бы и в здание это не вошли в эпоху тотального индивидуализма. А тогда люди, с навешанной лапшой про рай и ад, действовали, а не сидели до 30 лет, живя с родителями. Они действительно жили и старались что-то делать.

Она залегла за колонну и...

Там было тело... ещё живое тело, коряжащееся от боли и крови. Урман... его щека... нет же... его лицо... точнее, то, что от него осталось, всё было в крови.

Тело Урмана сильно тряслось, на его лице застыла ужасная гримаса. Кровь и маленькие куски черепа растекались по его шее.

— Что случилось? — спросила Оделия.

— П...омоги... — ответил Урман.

В его взгляде был страх в самой большой степени проявления, как у пчелы в куске янтаря, навечно застывшей в нем. Но судьба Урмана не столь долговечна, как у пчелы. Он истекал кровью, и времени у него оставалось не очень много, чтобы поведать Оделии, что случилось.

— Там... они мертвы...

— Да, — ответила Оделия.

— Я хочу увидеть своих детей... — тихо сказал следователь Урман.

По его лицу спускались две слезы, такие прозрачные и чистые, они смешались с кровью и стали алыми.

— Что случилось, герр Урман? — спросила Оделия.

— Я пытался застертиться... у меня... у меня... не... — Урман начал заикаться и теряться в себе, смотря на Оделию.

— Что? — Оделия взяла его за руку и прижала рану на лице своим платком, чтобы остановить кровотечение.

— Они мертвы... они мертвы... я не смог... я не смог защитить их... помогите мне покинуть этот мир, — попросил Урман, смотря на Оделию очень просящим взглядом.

— Нет... я не могу.

— Скажите, герр Урман, вы же занимались делом потрошителя, почему на одном из преступлений были улики, связанные конкретно с вами?

— А... хеха... я не убийца... — ответил Урман.

— Почему на месте найден туз? Это ведь ваша любимая карта? — спросила Оделия.

— Моя любимая карта — дама бубен! — закричал Урман и из последних сил навалился на Оделию, начав сверху душить её.

— Знаешь, милая, он настоящий... убийца, — сказал Урман, и кровь его капала на лицо Оделии.

— Кшшш... — дыхание Оделии сбивалось под сто килограммовым мужиком, душившим её.

— Он узнал про твое "расследование" и пришёл убить мою семью... это из-за тебя... — сказал Урман.

Оделия, уже теряющая сознание от давления на сонные артерии, осознавала, что если сейчас уснёт, то не проснется и до конца веков будет одолевать преграды в царстве Морфея вместе с семьей Урмана и жертвами потрошителя. Ей начал виднеться уже просто каноничный и комичный туннель со светом, но вместо апостола Павла и рая там стоял Винфрид.