Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

— Оу, это так мило, Конрад.

— Да, только собирайся быстрее, у нас мало времени, — сказал он.

— Ну что там? — тук-тук-тук — стуча в дверь, фрау подгоняла Конрада.

— Что она хочет? — спросила Моника.

— Да, умом тронулась бабка, совсем тронулась.

— Хорошо, тогда я собираюсь.

Они распахнули дверь и быстро спускаясь по лестнице.

— Вы куда? — спросила фрау.

— За кошельком, забыл на работе. Ждите утром, — крикнул Конрад.

Конрад и Моника быстро покинули помещение, вслед за ними их сопровождал недоверчивый взгляд старушки Ветцдаум.

«Что же делать?» — думал он.

— А куда мы?

— В смысле?

— Ну, в какую оперу, мы же в оперу идем?

— Да, в оперу, центральную берлинскую.

Конрад шел, держа Монику под руку. Спустя несколько месяцев она набрала вес из-за беременности и совсем перестала ходить, большую часть времени проводя в кровати, глядя в окно.

— Не сжимай так, мне больно.

Конрад взглянул на руку Моники, где уже виднелся след от его пальцев, переходящий из синего в горчично-желтый цвет.

— Хорошо, — отпустил он.

Он посмотрел на её ноги: они были толсты и совсем без обуви, от чего быстро стали черными и покрылись маленькими мозолями. Кусочки угля, рассыпанные по брусчатке, вкалывались в них маленькими занозами. Вся эта картина напоминала опухшего далматинца.

— Где твоя обувь? — спросил он.

— Я... я... за...

— Ты дура.

— Я забыла, прости. Мы теперь не сможем пойти в оперу?

Конрад огляделся. Было раннее утро, магазины еще не открылись. Даже если бы открылись, это не сильно бы помогло из-за полного отсутствия средств не только для покупки новых красивых красных туфель, но и для существования.

— Ты меня теперь не будешь любить? — спросила она.

— Заткнись и подожди.

Он быстро обежал квартал и в одной из подворотен нашел несколько пьяных тел у мусорных баков кабака. «Обувь,» — подумал Конрад, когда увидел пару ног, торчащих из-под железного бака. Он тихо подошел и попытался быстрым движением рук снять ботинки и убежать, но потянул и обнажил только одну ногу.

— ПОЛУНДРАААА! — закричала обитательница мусорки.

Сняв ботинок, он ободрал кусок плоти с её ноги, показав миру её величество гангрену, приправленную горсточкой опарышей.

— Стой, стой... сейчас я его... — сказал другой обитатель подворотни, замахиваясь на Конрада железной крышкой.

Конрад увернулся и уже через 15 секунд его не было в этой подворотне. Единственное, что осталось, — один ботинок с куском кожи.

— Твою мать.

Он обернулся и увидел незащищенную стеклянную витрину обувного магазина, в которой были красные красивые туфли. Искорка пролетела в его глазах, и, оглянувшись, что на улице никого, он начал лупить ботинком по витрине, пытаясь её разбить.

— Тыщ!

Стекло посыпалось, как снежная буря, и маленький осколок распорол ему руку от фаланги мизинца до локтя. Конрад взял пару красных туфелек, но заметил, что цвет туфель стал более темным.

— Больно, надо думать, — сказал он. Взял кусок плоти из ботинка, приложил к руке, зубами перекусил шнурки на туфлях и использовал их как бечевку, обматывая свою руку.

— Как новенькая, — прошептал он.

Переведя дыхание, он поднялся, правую руку прижимая к туловищу. Вернувшись на то место, где оставил Монику, он увидел, что она не двигалась, лишь поменяла положение, сев на задницу посреди улицы. Люди, выгуливающие собак, уже просыпались, и одна из собак нюхала немытые волосы Моники.

— Фу, уйди отсюда, — пнув собаку, сказал Конрад. — Ты как? Я тебе туфли принес.

Моника взглянула на туфли и улыбнулась. Она подняла ногу, глядя на Конрада с просьбой одеть туфли на её ноги. Конрад закатил глаза и устало сел на землю, натягивая туфлю.

— Ай, больно!

Конрад не учел, что ботиночки оказались на четыре размера меньше, чем нужен был Монике.

— Ну и что мне делать? Тебе идет, носи, — сказал он, натягивая вторую туфлю. Он несколько раз протер их платком, пытаясь смыть кровь, но еще больше её размазал.

— Ты довольна? — спросил он.

Она кивнула головой.

— Все, мы пойдем в оперу? Теперь я буду самой модной?

— Да... «если бы ты еще не ходила в мешке с дырками, было бы просто замечательно,» — подумал он.

Утро становилось красивее, и ранние птички сменили тусклый собачий фон, радостно щебеча, будили своим пением работников, детей и старушек, собирающихся на базарную площадь.

— Какая птичка красивая, — сказала Моника, тыкая пальцем в небо.