Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

— Нет, не трогайте его! — говорили мать и сестра в один голос.

Их заставляли плясать под Моцарта. Один из взводных гренадеров умел играть на скрипке и мягко фальшивил. Всё это чередовалось с разбитыми бутылками, долгими тостами в честь Германии, побоями этой французской семьи и другими позорными вещами.

Рэкс, хоть и не одобрял всего того, что случалось, но, подверженный конформизму, не вступал в конфликт с начальством, хоть и не потакал ему.

Час двадцать. Освальд почти уснул, и крики женщин и мужчин почти притихли на заднем плане.

«Сейчас я точно усну», — подумал он.

— Бум.

— Бум.

— Бум.

Череда выстрелов прокатилась по деревне. С разных сторон германских солдат поливали огнём. Многих убили сразу, некоторым, кому повезло меньше, были ранены. В неразборчивой стрельбе были убиты мать и сын французского семейства.

Освальд вскочил с кровати, взял винтовку и стал судорожно обуваться. Тут же мимолётно в комнату залетел Рэкс.

— Это вольные стрелки, собирайся, пора валить к батальону.

Во Франции вольные стрелки, или "франтирёры", сыграли значительную роль во время Франко-прусской войны 1870-1871 годов. Эти добровольческие отряды возникли в ответ на немецкое вторжение и часто действовали независимо от регулярной армии, используя тактику партизанской войны. Немцы же считали их действия противозаконными по отношению к войне; партизанство каралось трибуналом смертью. Но сейчас расклад был явно не в пользу взвода Освальда.

Те вдвоём смотрели в круглое окошко, бодая друг друга головами, чтобы увидеть, с какой стороны наступают. Залпов было так много, что казалось, что это не партизаны, а регулярные войска.

— Сдавайтесь, вы окружены! — на ломаном немецком крикнул французский офицер.

Несколько человек скрылись в доме, пытаясь выжить от чехарды выстрелов. Среди них дочка французского купца и раненый солдат. Освальд и Рэкс спустились вниз и увидели раненого в живот солдата и французскую девушку, страшно смотрящую на них.

— Возьми и приложи ему что-то к ране, — сказал Рэкс.

— Я? — спросил Освальд.

— Да, ты. Я попробую в лесу известить полковника, что на деревню напали, и приду с подмогой, — сказал Рэкс.

— А почему ты? — спросил Освальд.

— Потому что я быстрее бегаю, — сказал Рэкс и дал ему свой белый шарф, чтобы тот прижал рану молодого солдата.

Рэкс выпрыгнул со второго этажа и побежал в сторону леса. Несколько выстрелов пролетело мимо него, и один метко задел ухо.

— Ай, сука! — голопом побежал Рэкс.

— Тихо, тихо, тихо, скоро всё пройдёт, — говорил Освальд солдату.

Дом окружали стрелки Франции, и их тени из-за луны стали видны на стенах дома. Девчонка смотрела на то, как Освальд держал рану солдата, и тут в ужасе что-то начала говорить на французском.

— Молчи! Нас убьют, тише! — сказал Освальд.

— Заткнись! — повторил он.

Женщина начала кричать, и солдаты за стенами начали суетиться. Освальд только успел услышать «Целься!» на французском, как упал на пол, прикрываясь телом раненого. Три десятка пуль прошили всю комнату. Столы попадали с ножек, все бутылки разбились в щепки, и осколки порезали руку Освальда. Одна из пуль раздробила голову девушке, а ещё штук четыре попали в раненого немца.

Два ночи. Освальд лежит под трупом уже полчаса, боясь пошевелиться. На него смотрит луна из разбитого окошка, где-то вдалеке звуки солдат, непонятно и не слышно, наших или их. Голоса размылись, как и языки, из-за тотального оглушения. Тут труп с Освальда убирает Рэкс с наспех перевязанным платком ухом.

— Да, только шарф зря отдал, мамин подарок, а он взял и подох, — сказал Рэкс, осматривая комнату. — Ладно, пошли, мы собираемся в путь. Завтра будет решающая битва, и мне не хочется, чтобы этот позор в лесу был единственным моим сражением в этой войне.

Освальд поднялся, взяв белый шарф с раны убитого, и накрыл им девушку.

— А с ней что? — спросил Рэкс.

— Слишком сильно кричала, — ответил Освальд.

Как-то слишком сильно контрастировало: кровь и уныние, почти ни капли не осталось от всего того героизма, что был вначале у юных мальчишек. Мальчишки почувствовали вкус крови и узрели всю мораль войны. Мальчишки стали насильниками и убийцами. Мальчишки веселились, стреляя в беззащитных крестьян и крича, что они предатели мира людского. Мальчишки кричали через письма туда, через границу, что «всё хорошо», и они скоро вернутся домой, хотя не знали, что будет с ними через полчаса и какую кавалерийскую атаку они смогут выдержать, а какую нет. Когда нападут вольные стрелки из засады, а когда выйдет поспать в лесу под проливным дождём.

Война всегда контрастирует: она как предвестник всего хорошего, что может накопиться за 50 лет… Боже, 50 лет — это жизнь целых двух поколений, их стараний, пота и труда, и всё будет разрушено политическими амбициями и рьяным героизмом вчерашних школьников, в один день превратившихся в самые страшные ячейки общества.