Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

— Какой торт? — спросил солдат у дверного проёма.

— Ну тот, что был в 1805 под Аустерлицем, — хохоча, ответил Рэкс.

Солдаты, совсем вчерашние мальчишки, разливали по стаканам литры горячительных напитков и закусывали терпкой перчёной олениной, уже представляя, как будут отведывать вино из Шампани и закусывать вкуснейшим коровьим сыром. Так час за часом приближалась их конечная точка маршрута.

— ТУК-ТУК-ТУК, — стучал поезд по рельсам вдоль Рейна.

Они были молоды и велики, как немецкие племена, что шли дробить Римскую империю, познавшую похоть, так и они сейчас от имени господа, а, кстати, на их касках были выбиты слова «Бог с нами», шли дробить кости Наполеону и всей той похоти, что поразила современную Францию. Они были как кара… как божья кара, и они были неотвратимы.

— Собирайтесь! — прокричал офицер.

Остановка уже ближе. По салону начали крутиться солдаты и судорожно собираться. Лишь очевидцы тех событий могут понять и разделить те воспоминания.

— ТУХХХХ… Остановка поезда.

Пять сотен людей быстро эвакуировались в полном походном обмундировании, на каждом по 12 килограммов веса. Кто-то будет нести малые осадные орудия. На перрон прибыл какой-то старый, но ещё не заплесневелый прусский полковник. Время от времени кашляя и закуривая трубку, он начал свой монолог:

— Кхе… товарищи, братья, вы прибыли в Маннгейм, дальше вас ждёт только война. За нами Германия, и отступать нельзя. Дальше вы пойдёте маршем на Париж, пешком. Я буду руководить вашим батальоном, — сказал полковник и удалился в свою палатку.

Другой офицер, чином помладше, добавил:

— Ну, вы слышали его? Собирайтесь, пошли! В три шеренги! Шагом марш.

Пятьсот человек, им нужно было пройти 40 километров за сегодня, чтобы успеть к позиции правого фланга к предстоящей битве и поддержать наступающую армию. Немцы уже разбили французов у границы, и предстояло генеральное сражение в глубине Франции за контроль над будущей Европой.

Но что-то мы совсем отогли от наших начинаний. Вы меня спросили, при чём тут Освальд, его сестра, и оказывается, что Мила его дальняя родственница. Но это всё не важно. Где же Француз? Это я вам поведаю чуть позже.

Вернёмся же к Франко-Прусской войне. Батальон Освальда и Рэкса продвигался далеко на запад, в глубь Франции. Не так давно они сошли с паровоза и шли долгими тянущимися маршами через леса Лотарингии. Их преследовал хороший дух, песни и лёгкая усталость от 40-километровых маршей.

Ещё тогда, в 1870 году, популярностью стали пользоваться новые изобретения, такие как фотографии. В одной из деревушек германский фотограф забрал у милой старой бабушки белую простыню и весь день настраивал там свою камеру к подходу очередного немецкого военного соединения. Молодые солдаты и офицеры радостно и с охотой пользовались благами современной эпохи. Они делали портреты и общие фотографии и отсылали их домой, подписанные, полные пафоса и хорошими вестями по поводу вкусной и сытной кормёжки.

Вот что нужно тогдашнему парню, который прибыл из деревни и ничего более за свою жизнь не видел? Из технологий единственным цивилизационным приобретением для него являлась поездка на поезде к линии фронта.

Освальд и Рэкс расположились в одном из домов, в пункте назначения, под названием деревушка, место которой называть нельзя. Они заняли верхнюю комнату, состоящую из чердака, двух кроватей и маленького круглого окошка, выходящего на улицу под старый фонарь и маленькую площадь.

От побед войск, которые шли впереди батальона, вся рота расслабилась… размусолилась. Солдаты пили и не чистили оружие, каждый день насиловали девок. Освальд писал домой:

«Разве к этому меня готовила великая Германия? Смотреть на отечество под таким углом мне совсем не кстати. Надеюсь, у тебя всё хорошо, сестрёнка. Научи Милу говорить и покажи ей моё фото. Люблю, целую».

Дальше. Это был обычный четверг. Они расквартировались на полтора дня, чтобы передохнуть от марша и подождать, пока генералиссимусы из штаба решат, куда дальше двинуть маленькую пешку пехотного соединения на карте.

Вечер сменял день, и у Освальда болела голова. Тот от непривычки пошёл спать раньше всех. Зайдя в комнату наверху, он быстро сбросил свои грязные от марша ботинки на пол и упал мёртвым хорьком на кровать. Но не мог уснуть, просто смотрел в потолок и думал, как у него сильно болят ноги. «Видимо, это начало бессонницы», — подумал он.

И знаете, был прав Освальд: его уже давно, ещё с лицея, мучила и резала бессонница. Она приходила непрошено и задерживалась месяцами. Самое печальное, что во время войны она могла только обостриться из-за изнурительных походов, непривычного соляного питания и болезненно выглядящих коллег-военных.

Час ночи, полнолуние. Можно было не зажигать фонарь — всё и так было прекрасно видно, где-то рядом звучали сверчки. Взвод пустился в пляс и взял семью лавочника в оборот прекрасных развлечений. На самого лавочника они одели лёгкую остроконечную шляпу из кожи и приказали прыгать через костёр французских учебников. Его старшего сына, который как самый сильный в семье сначала пытался дать отпор, но получил, теперь привязали к столбу. Пьяный офицер положил ему на голову яблоко и готовился пострелять.