Олег Геннадійович Сенцов - Жизня

class="p1">Если вы в детстве не провели хотя бы одно лето в деревне, если вы никогда не играли с друзьями в прятки в сумерках — значит, у вас не было детства, на которое заслуживают все дети.

Одиннадцать. Наша улица: я, Макар, Саня и Таксик окончательно объединились с компанией соседней улицы: Лелей, Барсуком, Олегом и Беланом.

Лето. Вместе играем в чижа на асфальте — надо кидать по очереди палки и сбивать две, стоящие друг на дружке, консервные банки. Палки потом надо толпой подбирать, а тот, кто водит, охраняет чиж и салит тебя своей битой. Можно подобрать свою биту и попытаться сбить чижа. Получить палкой по пальцам — ощущение из детства.

Леля — заводила, лидер, лет на пять старше меня; он почти взрослый, вечно ходит в трико и майке, шутит и издевается — ему можно.

Макар — толстый и здоровый, мой сосед, из тех друзей, знакомство с которыми в песочнице детская память обычно не хранит; он на четыре года старше меня. Макар мой близкий друг, поэтому меня никто особо не трогает.

Саня и Таксик — одноклассники, на год старше, живут через три дома от меня, только по разные стороны.

Барсук — единственный, кто младше, но он сосед Лели, поэтому его тоже никто сильно не обижает, кроме самого Лели, но тот обижает всех.

Олег — недоразвитый, дебил-переросток, тоже намного старше меня, но он адаптированный и не всегда буйный.

Белан, как и Саня, — из хорошей семьи местных интеллигентов — деревенских руководителей.

У нас была веселая компания, или, как сейчас говорят, но раньше не говорили — тусовка. В школе мы друг с другом почти не общались, так как учились все в разных классах, но почти все свободное время проводили вместе.

В двенадцать мне купили велосипед, как почти всем в нашей компании, — и тут началось: наезды на клубничные поля и яблочные сады, гонки со сторожами, кроссы по трассам и пересеченным местностям, включая водные преграды, регулярные заезды на пруды и прочее и прочее… Падения, ссадины на локтях и коленях, и так не успевавшие полностью заживать, перестали заживать вовсе… И зачем мы с Саней решили поспорить, кто дальше проедет на велике без рук и без тормозов с вон той, вроде бы не шибко крутой, горы? Саня проиграл, тормознув перед стаей гусей, я выиграл шрам на левой щеке, не сходивший несколько лет, гусь получил вывих крыла, моя мама — легкий инфаркт, когда меня дотащили домой, — короче, довольных было мало… Но без этого было нельзя жить.

Тринадцать лет — апогей футбола. Мы играли в него уже несколько лет — и весной, и осенью, и немного зимой, но с летом ничто не могло сравниться, и особенно — с этим! Построено два стадиона на пустырях. Матчи с другими улицами. Победы и поражения. Драки после игры — один на один, все смотрят, никто не мешает.

Почти каждый день, когда спадает жара и оказана посильная помощь по хозяйству ближайшим родственникам, слушаешь, ждешь только одного звука — не начали ли бить по мячу на соседней улице, — это значит, что будем играть дома. Если же раздается мерный стук мяча об асфальт — это Леля вышел из дома и вовсю стучит мячом по пути со своей улицы на нашу, — значит, сегодня идем играть куда-то большой толпой! Быстро переодеваться! Носки, летом! Сажусь на крыльцо и шнурую кеды. Шнурую быстро, но тщательно — чтобы потом не перетягивать. Время идет медленно. Очень медленно. Минута на шнуровку кажется часом. Напряжение достигает предела. Последний узел — готово! Пулей выстреливаю с места и проношусь десять метров до калитки, на выходе не всегда успевая потрепать не всегда успевающего выбежать из будки пса, выскакиваю на улицу. Там — наши! Там — футбол! Игра начнется еще нескоро, но мучительный обряд шнурования позади. Жаркий летний день, за который не произошло ничего стоящего, позади. Сейчас будет футбол. И я тоже буду играть. Вместе со всеми. До вечера. Дотемна. До потных футболок и гудящих ног. До ссадин и мозолей — играть. Боже, как это здорово! Спасибо тебе, что все это было!

Четырнадцать лет. Детство начало заканчиваться. Медленно, но уверенно и бесповоротно. Кто-то пошел в армию, кто-то поехал в Город учиться, у кого-то появились другие интересы — компания распалась.

Когда я был маленький, размер мира считал таким, каким его видел, — то есть мой мир ограничивался линией горизонта. Мы жили в предгорье, поэтому линия эта была не сильно далеко, и вокруг почти везде была возвышенность, поэтому мир образовывал вокруг меня как бы большую чашу, ограниченную соседними горами, пригорками и полями. Мир для меня ограничивался, но не был ограничен. Он был полон — полная чаша детского счастья.

Когда я был маленьким, то думал, что вечером солнце, заходящее за гору, прячется за ней в большую сетку, прикрепленную, наподобие сеток в плацкартных вагонах, к задней стенке горы. А за горой нет ничего: я ведь ничего не вижу — значит, там ничего нет. Солнце жило ночью в той сетке, а с ним еще несколько маленьких солнышек — такая вот солнышкина семья, и не было им там ни скучно, ни тесно. Не помню, в какой момент своей жизни я понял, что этой сетки нет, и что есть мир и дальше за этой горой. Не помню я и когда чаша этого детского мира перестала существовать. Перестала, и все. Остался только свет, свет из детства.

Прошло пятнадцать лет. Я давно уже живу в Городе, в Деревне бываю редко.

Макар поблукал, погулял немало лет — и вернулся, пополнил компанию деревенских спивающихся полубомжей.

Саня уехал в другой город и тоже бывает очень редко.

Таксик, как и вся четверка с нашей улицы, потерял отца, только того доконала не какая-нибудь болячка от пьянки — он повесился сам, но от все той же пьянки. Брата его застрелили еще раньше, поэтому немудрено, что Таксик со своей мамой теперь ярые сектанты.

Леля вернулся домой, женился, обрюзг, но по-прежнему шутит.

Олег, как и Макар, давно уже спустил на себя зеленого змия, а тот не разбирает, умный ты или дурак, — ест всех подряд.

Барсук чуть не сел, но пока еще ходит, как-то занимал рубль.

Белан ездит на КамАЗе.

Детство кончилось, оно больше не живет в этих местах. Места остались те же, и люди вроде те же, но все по-другому.

В детстве мы все делаем бегом, все нам некогда — мы спешим, нам везде интересно, везде надо успеть. Энергии хватает — времени нет. Все кажется нам слишком медленным, тянется слишком долго. Школа никогда не кончится. Не то что десять лет — этот звонок с урока, кажется, вообще никогда не зазвенит!

Мальчику, скачущему на одной ноге и догоняющему дедушку-велосипедиста, абсолютно все равно, как он выглядит со стороны, — он спешит, ему бегом, его переполняет. Я не хочу быть медленным, я не хочу никуда не спешить. Я никогда не хочу думать, как я выгляжу со стороны. Хочу, чтобы меня переполняло. Пусть детство прошло, но я буду скакать на одной ноге.

Больничка

 Всем тем, кому повезло родиться в СССР — впрочем, как и всем тем, кому не повезло родиться в той стране, но они все равно родились, — приходилось хоть раз в жизни, а может, и не раз и не два, лежать в тамошних больничках. Я лежал