Володимир Кривенко - Одіссея практиканта

Вниз спускались редкие прохожие, и я обратился к одному из них, седовласому мужчине лет шестидесяти. Обветренное, загорелое лицо, удивительно голубые, располагающие глаза, несколько полосок тельняшки в треугольнике расстёгнутого ворота рубахи.

– Извините, подскажите, пожалуйста, как добраться до улицы Дерибасовской? Мужчина так резко остановился, словно натолкнулся на невидимую преграду. Кустистые брови удивлённо поползли вверх.

– Молодой человек не знает, как пройти на Дерибасовскую? Молодой человек приезжий? И откуда же вы будете? Даже прямо из самого Киева и только первый раз у нас в Адессе? Он решительно развернулся в обратную сторону и осторожно, но уверенно взяв меня под руку, сказал:

– Можете называть меня дядя Сеня. Идёмте, я вас провожу.

– Ну, что вы, что вы, заупрямился я. Вам ведь туда, а мне сюда. Вы мне только скажите как…

– Шя! Полный штиль! – дядя Сеня вдруг резко отпустил меня, снова повернулся ко мне лицом, развёл руки в стороны и выпятил грудь, будто собирался закрыть амбразуру:

– Нет, молодой человек, вы понимаете, – сказал он, потрясая руками, – вы понимаете, что вы мне предлагаете, и что из этого может выйти? Нет, вы не понимаете! А я вам сейчас расскажу! Допустим невероятное. Допустим я, даже вот на этих ступенях. Этих политых кровью, (вы смотрели фильм «броненосец Потёмкин»?) – на этих политых кровью ступенях, нарисую, как пройти на Дерибасовскую. Вы же подниметесь к Дюку, обойдёте его два-три раза, (все обходят) обязательно пощупаете Дюка за ядро, (все щупают) и уже совсем забудете, что я вам тут нарисовал. Вы не сильно опечалитесь и спросите о том же у первого же прохожего. И вот тут может случиться самое страшное, и, я вас уверяю, – непоправимое! – дядя Сеня испуганно вытаращил глаза и с жестом отчаянья запустил пальцы обеих рук в редеющую шевелюру.

– Этот прохожий очень даже может оказаться не адесситом, и вы так ничего за Адессу и не поймёте… Так идёмте же, вы мой гость, и я познакомлю вас с нашей Адессой. Дядя Сеня снова властно взял меня под руку, и мы пошли щупать Дюка за ядро…

Мы шли по Одессе и дядя Сеня, всё так же бережно, поддерживая меня за локоть правой рукой, оживлённо жестикулировал левой и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Из туманного прошлого навстречу нам то вихрем вылетали кавалеристы Котовского, то из пролётки Мишка Япончик, учтиво приподняв канотье, приветствовал Соньку Золотую Ручку. Из открытых дверей Гамбринуса грустно улыбался Сашка-музыкант. У газетного киоска Паустовский о чём-то беседовал с Бабелем, а в окне второго этажа, азартно поблёскивая очками, Ильф что-то диктовал Петрову…

– Смотрите под ноги! Смотрите! Вы видите эти камни? – Я испуганно посмотрел под ноги.

– Камни… – Вижу…

– Так это же не просто камни! Это же те самые!

– Те самые?

– Да, да, именно! По ним же совсем недавно ходил Сашя!..

– Саша?

– Ну да! Сашя! Сашя Пушкин!

Спасибо вам, дядя Сеня! Благодаря вам не случилось со мною непоправимое. Вы показали мне не безликие камни и холодные мемориальные доски, вы позволили мне прикоснуться к душе вашего дивного города. Спасибо вам, большое спасибо вам, дядя Сеня!

Всё, и хорошее и плохое когда-нибудь заканчивается. Закончилась и наша экскурсия. Дядя Сеня, от щедрой души своей, потратил на меня уйму времени, а его ещё ждала масса других, запланированных на этот день, дел. Мы попрощались так, будто должны были на следующий день встретиться вновь, но расстались навсегда. Хотя нет, прошло уже болем четырёх десятков лет, а он всё ещё со мною. Нет-нет, да и поддержит, как тогда, под локоть, поможет увидеть в обыденном необычное, поможет «избежать непоправимого»…

В тот же день, по сонету дяди Сени, я посетил и Привоз. Прощаясь, дядя Сеня сказал, что приехать в Одессу и не посетить Привоз, всё равно что прийти в театр и ограничиться гардеробом… Да, это было колоритнейшее зрелище. Первым делом я осуществил давнюю мечту – купил себе настоящую морскую тельнягу и, отойдя в укромное местечко, одел её под рубашку, расстегнув ворот, чтобы мою «морскую душу» можно было увидеть издали, и принять меня за своего… Больше покупать я ничего не собирался. Я просто ходил и вслушивался, впитывал эти немыслимые сравнения и обороты речи особого, присущего только Одессе языка. Мои, внешне бесцельные, перемещения по Привозу были немедленно замечены и трактованы по-своему. Ко мне подошёл человек средних лет, средней внешности, в не по сезону тёплой куртке.

– Ищем что-то серьёзное, или так гуляем?…

– Мелочью не интересуюсь, – заносчиво ответил я, заподозрив, что мне пытаются продать цыганское золото, или битые часики. Человек посмотрел на меня с интересом, и спросил:

– А наличностью молодой человек располагает? Я был богат «как никогда». 75рублей командировочных, 35 – стипендия, да ещё отец дал не непредвиденные расходы 25 рублей.

– В разумных пределах – достаточно! – самодовольно ответил я, похлопав ладонью по карману. Мужчина, глянув влево-вправо, подвинулся ко мне ближе и спросил, пристально глядя в глаза:

– А шпаллером молодой человек интересуется? Я понятия не имел, что значит это слово, но почему-то спросил:

– Каким? Мужчина, снова покосившись по сторонам, подвинулся ко мне ещё ближе и слегка распахнул левую полу куртки. Я увидел кобуру и торчащую из неё тёмно-коричневую ручку пистолета…если бы я увидел там крокодила, – не так бы растерялся…

– А, не, спасибо, не надо… – пробормотал я. Зрачки незнакомца уставились в меня, как два пистолетных ствола, сквозь зубы он прошипел:

– Если ты раньше, чем через три минуты свалишь с этого места, ты – жмурик! И растворился в толпе… Значения этого, нового