Свидницький А. П. - Оповідання та нариси, Свидницький А. П.

- Гости едут,- сказала она.

Гаврусь поднялся, отряс бороду от скорлупы и посмотрел в окно. То приехали тесть с тещей.

«Слава богу,- подумал Гаврусь,- скорее день пройдет»

Спустя несколько минут приехала другая пара, там третья, там еще и еще. Вскоре в комнате не было места для прохода. И собрались все родные Катруси. То был день ее крещения, следовательно, и сватанья Гавруся. Гаврусь не думал об этом и вспомнил только тогда, когда тесть и все остальные начали поздравлять.

- Мы условились приехать сегодня и нарочно молчали, догадаешься ли сам,- сказал тесть.

- Ни за что не догадался бы,- сказал Гаврусь.

- Где же твоя Катруся? - продолжал тесть.

- Она у меня свободна, делает, что хочет; куда-то уехала.

- Давно ли?

- Не помню.

Теща начала плакать, ее примеру последовали остальные женщины. Заплакал, наконец, и старик тесть.

- Нам все известно,- говорит,- не скрывайся. Житье ваше пошло не по-божьему.

Гаврусь смотрел на слезы других, но сам не плакал. Остальные родственники стояли плотной стеной, заслоняя дверь в другую комнату. Вдруг стена раздвинулась, и откуда ни возьмись Катруся да просто мужу к ногам:

- Прости меня, не сердись на меня!

- Простите, не сердитесь! - просят все.

- Я не знала, что делала,- продолжала Катруся, обнимая ноги.

Гаврусь стоял как вкопанный. Такая нечаянность сильно поразила его и почти отняла сознание. Он не мог сообразить, что говорить и что делать.

- Виновата,- продолжала Катруся.- Побей, но не чужайся и прости!

- Да простите,- просят все.- Мы накажем ее перед вашими глазами, как вы наказали того изверга, только забудьте все.

- Прости, сын, ее прегрешение,- промолвил тесть, низко поклонившись.- Господь бог наградит тебя.

Гаврусь не мог перенесть поклон старика и горько заплакал.

Не удержались и остальные.

- Встань,- начал Гаврусь,- встань, Катруся!

Она поднялась на ноги и стала с потупленными глазами и лицом, запачканным пылью (дом был без пола). Ближайшая женщина сказала ей: «Оботри лицо». Но Катруся не слыхала.

Гаврусь продолжал:

- Я и прежде не сердился на тебя, но никогда не забуду твоего поступка: сердце не забывает обиды, хотя память дело головы, а не сердца. Буду говорить с тобой, буду, считать тебя своей супругой, никогда не буду вспоминать в упрек тебе о прошедшем, но и никогда не буду любить тебя. Ты раз потеряла любовь и раз навсегда.

- Постараюсь опять заслужить,- сказала Катруся.

- Любовь, какую ты имела и потеряла, никакими заслугами не дастся и никогда не возвратится.

- Довольно. Поцелуйтесь в знак согласия,- сказал тесть.

Примирившиеся поцеловались.

- Тепер посторонків,- начал тесть,- треба провчити.

- Если бы я хотел подвергнуть ее телесному наказанию,- сказал Гаврусь,- то сделал бы это давно уже, а теперь не позволю. Учить было тогда, когда она была только вашей дочерью, а теперь она, сверх того, моя жена. Поздно вздумали. Она уже наказана судьбою.

- Наказана, наказана и покаялась: чего же больше? - повторило несколько голосов.- Ставьте магарыч.

С этого времени Гаврусь уже не чуждался Катруси. Катруся употребляла все усилия, чтобы загладить свою вину; любовь, однако, не воскресла. Чем же все кончилось? Настоящей длинной повестью, на которой читатель испытал силу своего терпения.

- Что же эконом, по крайней мере?

- Сослан в Сибирь за участие в первом повстанье.

За несколько лет до воссоединения униатов в с. Т-ве (в Подольской губернии) перед домом священника развевалась черная хоругвь. 87 Множество народа с печальными физиономиями толпилось на дворе, а несколько стариков даже плакали. Мало-помалу эти последние образовали отдельную кучку, вскоре перешедшую в кружок, и молча смотрели в землю. По всему заметно было, что их занимала одна мысль и что каждый знал, о чем думают остальные. Наконец один сказал, грустно качая головою:

- Якого-то тепер бог дасть нам панотця!

Общий вздох был ответом на его слова.

В этот день - день смерти священника - точно то же могло занимать и всех жителей села; но эта отдельная кучка особенно должна была интересоваться тем, какого бог пошлет панотца, потому что она состояла из крестьян, так называемых церковных. В незапамятные времена несколько приблудивших семейств поселились на церковной земле, на краю села, принадлежавшего одному из графов Потоцких, и начали работать панщину в пользу священника, получив название церковных. Земли при церкви было много, но не столько, чтобы барщина могла быть обременительной, так что помещичьи крестьяне даже завидовали их доле. Особенно это должно сказать о времени еще не похороненного покойника. Бездетный старик, он помышлял только о смерти и хотя требовал церковных на панщину, однако выделял им сноп и угощал, как толочан. Случалось, что приглашал и музыку для молодежи. Молодые танцуют, поют, а старик с длинною бородою и выстриженными усами,- чтобы в чашу не лезли - сидит себе на завалине, опершись на кислицьову палку, и шепчет: «Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей!»

Нагуляются, наговорятся и расходятся по домам.

- С богом святым! - скажет им панотец и еще долго сидит на завалине, покашливая, или поковыляет на ток, или же к церкви; там молится возле могилы. В церковной ограде, много лет назад, похоронена была его жена, здесь же он надеялся лечь и сам, потому и любил проводить бессонные ночи, так сказать, на собственной могиле. А старику почти совсем уже не спалось. «Это потому,- объяснил он,- что скоро наступит для меня вечный сон». Вот и наступил он - вечный сон. Старик успокоился, а церковные призадумались: «Якого-то тепер бог дасть нам панотця».

Смерть священника навела раздумье и на Мошка-арендаря. Но его занимало не то, каков будет преемник покойника, а как бы воспользоваться хоть частью имущества, оставшегося по смерти бездетного вдовца. На то, что было в доме, в току и на дворе, на пасеку, на деньги и на все, вошедшее в завещание, рассчитывать было нечего: крестьяне слишком любили покойника, чтоб не исполнить его последней