Євген Вікторович Положій - Мері та її аеропорт

самые плохие фильмы до титров с целью узнать фамилию режиссера. С появлением видеомагнитофонов мне, соответственно, жить стало немного проще.

Че ужасно сгорел, особенно плечи и почему-то только левая голень. Он перемотал ее футболкой и продолжает, прихрамывая, носиться по пляжу, как жеребец, пострадавший на скачках. Он выглядит слегка комично, но это его не смущает. Наконец он усаживается на полотенце рядом со мной. Наташи и Марины нет, они уехали на экскурсию, «чтобы отдохнуть от некоторых придурков». Но стоит ужасная жара, а это вам — не страна третьего мира, где все автобусы для туристов — с кондиционерами, здесь вас этим никто баловать не собирается, поэтому мы заочно сочувствуем девчонкам, им там сейчас даже не весело, разве что просидят целый день в Мраморных пещерах.

Солнце палит нещадно. Мне надоело на пляже, хочется сбежать в свою комнату и почитать, но Че говорит, что я не могу такое пропустить. Он кладет на голову свои «трусы типа шорты» и демонстративно смотрит вниз, в сторону моря, туда, где лежит основная масса загорающих. Солнце светит в глаза, я щурюсь, надеваю солнцезащитные очки и наконец могу более-менее разглядеть двух симпатичных девушек, которые смеются и подмигивают нам. Че наклоняется и говорит мне на ухо, что я не туда смотрю («а куда?»), вон ниже, дедок лежит за девками… Я наконец выбираю правильную позицию для наблюдения. Дед лежит на животе прямо за девчонками, его правая рука внизу живота, надо полагать, в плавках. Он делает вид, что лежит с закрытыми глазами и загорает, а на самом деле смотрит девушкам между ножек и онанирует. Че снимает очки и подмигивает девчонкам, те веселятся, как не в себе — Че в самом деле в этом головном уборе выглядит презабавно, — дедок в это время пару раз дергается и замирает. Такое ощущение, что человек умер, так неподвижно он лежит. Видимо, степень блаженства велика. Полежав минуты две, он приподнимает голову и быстро озирается. Я делаю вид, что смотрю на девчонок, которые подают нам завлекающие знаки, наивные, думают, они нам были так интересны, ха, но сам процесс… Конечно, не дай бог до такого дожить, дед подгребает под себя рубашку и, прикрываясь нею, быстро ретируется с пляжа. Но он может не спешить, никто, кроме нас с Че, ничего не заметил. Мы теряем к девчонкам интерес, те, не понимая, что произошло, долго вертятся на своих подстилках. Че уже давно снял шорты с головы, и им вроде бы не с чего на нас пялиться, но они спрашивают, который час, Че говорит, что не знает, а я, непонятно зачем, предлагаю встретиться вечером. Че бросает на меня дикий взгляд — что за манера орать на весь пляж, да и вообще, я их хорошо рассмотрел? И сколько, по-моему, им лет? Я говорю, что откуда я знаю, я на них жениться, что ли, буду? Но все это уже поздно, потому как девчонки согласились, и теперь нам вечером придется ехать в город. И если джазмены называют на своем сленге города Яблоками, а большие города типа Нью-Йорка большими Яблоками, то этот — совсем маленькое такое Яблочко, просто Дичка, и не будь она такой кислой и терпкой, то я бы съел его за раз, вместе с хвостиком.

Вечером мы берем такси, таксист нам травит байки о курортных приколах, но как-то все неинтересно он рассказывает, до Бати ему далеко. Наконец, мы выходим возле условленного кафе, заказываем себе пока сок, потом коньяк, потом водки, а девчонок все нет и нет. Че говорит, что слава богу, потому что на вид им лет по пятнадцать, не больше, и что я с ними собирался делать?! Проходит уже час, мы просто сидим и смотрим на публику, мы давно не были на людях, нам все интересно, здесь своя, совсем другая жизнь, жизнь типичного маленького курортного городка, от которой мы добровольно отказались в пользу самих себя. Но понаблюдать со стороны интересно, все эти танцы-шманцы, крутяки в белых носках и босоножках, с золотыми цепями на шеях, расфуфыренные девки, в общем, все, как и положено в это время и в таком месте, но много молодых людей на колясках, особенно чеченцев, они достаточно веселые и очень молодые, сидят в своих тачках за столиками, рядом девчонки, они о чем-то говорят, и я думаю, что это ужасно. Мне становится грустно, но Че вдруг напрягается и пытается стать меньше. Неужели? Они пришли, только вот зачем все это действительно? Девчонки очень быстро обнаруживают нас, подсаживаются за столик (хоть бы хрюкнули что по поводу опоздания!) и просят «Ром-колу». Все, аут. Женщины, которые пьют «Ром-колу», для меня не существуют. Они о чем-то пытаются с нами говорить, но мы-то понимаем, что вечер безнадежно испорчен, наши шутки так и остаются нашими, нам жаль, обе они вполне симпатичные, но мы говорим, что хотим отвести их к мамам. «Мы так и знали», — говорят они. Что же вы знали, интересно? «Да то, что вы гомосексуалисты!» Уже совсем темно, и мы провожаем их домой, пытаясь выяснить, почему же они так думают, неужели из-за нашего внешнего вида? Они отвечают, что не только, еще и из-за того дедка на пляже. «Так вы видели?» — изумляемся мы. «Конечно, видели, ля-ля-ля!» — чуть ли не дуэтом поют они. И мы понимаем, что нам действительно пора.

Мы возвращаемся в санаторий с тем же таксистом, он уже успел пару раз обернуться, и, правда, езды-то тут максимум пятнадцать минут. Таксист спрашивает, как прошло свидание, и мы рассказываем ему о том, как нимфетки приняли нас за голубых. Таксист тоже смеется, но становится менее разговорчивым. Почему-то.

Мы идем в «вечерний» бар. Марины и Наташи нет, намаялись, бедняги, по экскурсиям-то, спят, небось, без задних ног, да и без передних тоже. А народ вокруг веселится, я наблюдаю много уже знакомых лиц, они мне машут руками, они уже хорошие.

За соседним столиком пьянствуют две девицы. Я знаю, что они — из Беларуси, откуда точно — не помню. С белорусскими девушками у меня с самой юности связаны исключительно положительные воспоминания, но эти две — немного великоваты для меня, и я почему-то вспоминаю Жана Жене и его пьесу «Служанки», которую мы ставили и играли с сестрой в студенческом театре, а