Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

— Похоже, нам всем нужен отдых. Работы очень много, а доклады подождут до завтрашнего вечера, — сказала Мила.

Освальд откинул голову на спинку кресла и уже не замечал присутствующих. Все выдавали лишь звуки, к которым Освальд как бумажный работник привык. Сотни людей проходят за месяц через его кабинет: от глупых и некомпетентных жалоб Клары с протекающей крышей до серьезного финансирования социальных программ от мэра, который готовится к очередным выборам.

Шшшш… Шелест бумаг собирался в одну кучу.

Кррр… Дверь кабинета распахнулась.

Дзинь-дзинь… Звонок, и первый человек покинул кабинет. Это был Конрад, быстро уносящий ноги и, наверное, молящийся о том, чтобы никто больше не вспомнил о его дрожи при ответе на пропажу Отто. Винфрид и Оделия, Грета-Виктория и Эмили пошли за ним с интервалом в пару минут.

Дзинь-дзинь… Дзинь-дзинь… Тишина покрыла деревянный пол кабинета. Осталась только Мила.

— Я пойду домой, мне тоже нужен отдых. Вас проводить, господин сенатор?

— Нет, спасибо, — ответил Освальд, положив купюру на такси до отеля. Это была благодарность за моральную поддержку. Заплатили, словно шлюхе. Лучше бы Освальд просто улыбнулся, подумала Мила.

Мила последняя покинула зал, и в последний раз за вечер нервный звонок ударился о дверь. «Надо бы его убрать оттуда, сказать об этом Изабелле», — подумал Освальд. Хотя какая Изабелла? Моника была более пунктуальна, заботлива и проницательна в таких обычных делах, добавил Освальд свою мысль. Его волосы развивались от легкого сквозняка, что дул из окон до тонкой щели под дверью. Тюль окон развивалась как победные флаги в лучшие годы Наполеона, и Освальд все больше углублялся в своих мыслях. Мыслях о старой секретарше, Миле и потрошителе. Как ему поступить и как расставить фигуры на шахматной доске.

Шшш… Освальд сбросил легким прикосновением тяжелой уставшей руки последние бумаги на столе. Подняв взгляд, он увидел перед собой француза.

— Доброе утро, господин сенатор, — сказал француз, усевшись в кресло на противоположном конце кабинета, закуривая сигарету.

— Утро? — переспросил Освальд.

— Да, полседьмого утра. Вы всю ночь тут работали?

Лицо Освальда помутнело. Он еще больше провалился в кресло своих мыслей и казался совсем растерянным и запутанным в происходящем.

Сигаретный пепел француза, сдуваемый легким сквозняком, падал на его странные клетчатые брюки.

Ццц… Сигарета затягивалась… Фуххх… Француз выпускал дым, надувая щеки, изуродованные парой шрамов.

— Знаешь, а ведь все это банальная фантасмагория. Странно, как такой умный человек, как ты, этого не понимает, — ццц… фуххх… Голос француза был излишне насыщен тональностью. Это не большая привилегия французского, больше похоже на тональность китайского, подчеркивая трагичность момента и какую-то цирковую атмосферу.

Освальд, как всегда устав от морализаторства француза, ничего не ответил. По манжетам белой рубашки стекали капли пота, запонки ржавели от соли и воды… Но он не подавал виду, сидел с каменным лицом. Адреналин зашкаливал, а ситуация не продвигалась.

Француза позабавила данная ситуация. Он прихлопывал ладонью по ноге, вбивая остатки сигаретного пепла в ткань, и сидел, усмехаясь. Словно карта джокера, а шрамы казались продолжением улыбки, не сходящей с его лица.

— Ха-ха-ха… — засмеялся он и тут же снова закурил новую сигарету. — Ццц… Фуххх…

— Катарсис, Освальд, катарсис. Все мы в каком-то случае придем к этой ситуации, когда нам нужно будет совокупиться не только глазами, но и телом с происходящим, но не через сцену театрального балета, а наяву, метр на метр… И знаешь, бежать будет некуда. Человеческая жизнь всегда продвигается по одному сценарию, но ты еще не осознал этого, хотя так близок к разрешению проблемы. Ццц… Фуххх…

— Может, катарсис и был в моей жизни… был уже…

— Нет, дорогой мой сенатор, ты ошибаешься. Смерть жены и сына — не совсем то, что тебе нужно. Мы множество лет знакомы, уже сам и не знаю сколько… Вот, к примеру, давай начнем все сначала. Инспектор Конрад — разве его действия по делу Яммера и пропаже его протеже не вызывают у тебя недоверия? Кто, как не ты, привык к подковерным играм, кто, как не ты, знает суть этой игры? Конрад врет, и судьба сама все за него решила. Но перед судьбой у него был выбор, и он его сделал. Как и большинство людей, не правильно, конечно. Судьба — это как родители, излишне контролирующие сына, как дамоклов меч, нависающий над каждым его решением… или на его? Когда сын или дочь поступают на учебу лекарем зубов или в адвокатуру, к примеру. Разве это не смешно? Не нужно столько "специалистов" в столь важных профессиях. Они рушат систему, рушат своими кривыми руками и тупыми мозгами с парой извилин. И когда эти малолетние дурачки добираются до 25-летнего возраста и заканчивают свою учебу, они понимают, что это явно не то, что было им нужно. Ведь изначальный выбор при поступлении сделали не они, а их родители. Это и есть судьба — те наши решения, которые не сбылись, грезы, которые разбились осколками стекла на темной кухне. То, что твоя жена сгорела от огненного оргазма, — лишь проблема выбора твоих решений, не более. Но давай найдем и хорошую сторону… с кем бы я сейчас общался, если бы этого не случилось? — докурив сигарету, сказал француз. — Ццц… фух…