Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

ГЛАВА 4

Конрад Штайнер и Отто Гендевальд поздним вечером обедали в опустевшей столовой полицейского участка. Почему только обедали? Потому что были завалены томами дела на потрошителя Яммера.

Конрад заказал себе тарелку солянки и куриный стейк со спаржей. Своему меню и относительно нейтральной позиции к углеводам он никогда не изменял. Пухляш Отто набрал себе жареного картофеля и все баварские сосиски, что остались к вечеру, так что на одном противне не хватало места.

Конрад ел всегда очень быстро. Его желудок и кишечный тракт работали в три смены, как шахты с рудой, заполненные черными рабами. Отто Гендевальд, как обычно, растягивал трапезу на пару часов, после каждой баварской сосиски облизывая пальцы, чтобы никому ничего не досталось. Конрад в сотый раз перечитывал новый том о проститутке, убитой возле Цитадели, о том, что написала Грета-Виктория, и о свидетельских показаниях сенатора Освальда и женщины, что нашла труп.

Давайте немного преподнесу вам сводку про Грету.

Грета-Виктория мечтала стать врачом с самых малых лет — этим она пошла в своего деда-патологоанатома. Она была необычной девушкой, если понимать обычное представление о девушке конца XIX века. Закончившая врачебную академию с отличием и посетившая множество лечебно-исследовательских филиалов на юге Италии, Грета-Виктория готовилась к своей первой практике по стопам дедушки.

Сегодня был её первый день в морге. Она стояла в кабинете. Перед ней на старом немного ржавом столе лежал труп женщины лет 25–30. Грета-Виктория прижала большой и указательный пальцы к холодной, как лёд, плоти и очень туго натянула её над грудиной, как учил её дедушка. Довольно важно сделать надрез. В тот момент она вспомнила всю теорию и кусочки практики, что были в Италии. Сотни врачей и профессоров промчались у неё перед глазами, и вспомнились их советы. В конце концов она не хотела портить светлую память своего деда-врача.

Грета без колебаний провела скальпелем от одного плеча к грудине, с каждым сантиметром вгоняя лезвие всё глубже в кожу. Она пыталась сохранить маску безразличия к этому телу, совсем не думая о том, что когда-то это был человек с прошлым и определённой историей, с родителями и, может быть, детьми. Конечно, её будущее на этом врачебном поприще было совсем не обязательно, и она могла прожить намного дольше, чем ей было предначертано. Но что есть, то есть.

Сталь скальпеля разрезала грудную клетку намного мягче и легче, чем ожидала Грета. В моменте промелькнула мысль: «А делаю ли я всё правильно, и должно ли быть так просто... разрезать человека?» Тошнотворно-вишнёвый запах поднимался от сделанного разреза. Профессора уже давно привыкли к запаху крови, испражнений и других человеческих жидкостей. Грета держалась довольно хорошо. Она подавила нарастающую дрожь. Отступив от стола пару шагов, Грета с изумлением стала разглядывать свою работу.

Кровь совсем не полилась из раны и была темно-алого цвета. Если бы эта проститутка была убита менее 40 часов назад, то кровь бы залила весь стол фонтаном. А так всё закупорилось и застыло, и можно было рассматривать каждую ткань и орган. Грета протёрла скальпель об белую простынь на столе и простерилизовала его. Вдоль зелёной стены лежал ещё десяток трупов с уже дряблыми конечностями. Каждый из них мог бы стать целым аттракционом для любого из интернов, закончивших академию.

Взяв другой, более длинный скальпель, Грета направилась обратно к трупу проститутки с намерением сделать надрез от другого плеча вплоть до пупка. Она не ожидала, с какой силой надо было разделить рёбра, чтобы увидеть сердце. Это уже не было похоже на нарезку свиной колбасы по утрам на завтрак.

В глазах Греты в очередной раз помутнело, и она взялась перечитать заключение полиции. В первом абзаце было сказано о ножевой ране в районе живота, что совпадало с вскрытием, и печень была в застывшей от холода крови. Лицо отсутствовало. Но ничего не было сказано про синяки на шее. Как их могли не заметить? «Возможно, обычная халтура», — подумала тогда Грета и вписала это в свой отчёт.

Ножевое ранение было нанесено задолго до изнасилования. «Что за мерзость крайней степени», — подумала Грета-Виктория. Вот таким врачом была она… Грета-Виктория.

Конрад резко поднял глаза от дела, как только звук его чтения в голове прекратился, и он снова услышал, как Отто облизывает свои пальцы.

— А та женщина, которая нашла труп, случайно не твоя мать, Гендевальд? — спросил Конрад.

— Это почему? — выпучив глаза, но не оторвавшись от еды, ответил ему Отто.

— Ну смотри, мы знакомы полтора года, и я ни разу не спросил тебя о твоей личной жизни и семье. Вот интересно, не твоя ли это мать, так как вы очень похожи.

— Чем это?

— Вы оба толстые, Отто, — сказал Конрад.

— Открою вам секрет, инспектор Штайнер, не все жирные между собой родичи, — сказал Отто, отодвинув тарелку от лица.

— Ладно, прости. А та женщина, которая каждый день в час дня приносит тебе обед, это кто, курьер? — сказал Конрад, закинув туфли на край столика и закурив сигарету марки «Ред Эпл».

— Нет, это моя мать… — тихо сказал Отто своему начальнику.

— Вот видишь, вы оба толстые и родственники. Значит, моя версия ещё жива, не так жива, как проститутка возле Цитадели, но всё же, — сказал Конрад, затушив недокуренную сигарету.

Конрад, несмотря на свой иногда показательный цинизм и черный юмор, был человеком довольно практичным и через чур верующим в Бога. Если бы даже Бога не было, он бы придумал его сам и поклонялся. Для таких людей, как он, нужно что-то, чтобы сдерживало его в рамках правил. Вы спросите, а почему его не держат законы? Он же инспектор полиции со стажем и должен следовать лишь букве закона. Во-первых, отвечу вам я, буква закона в Германии, да и в любой другой стране мира, это не такая аксиома, как сейчас. Многие госслужащие брали взятки, это было в порядке нормы. Но Конрад не из этих. Он более редкий экземпляр. Хоть он и не брал взятки, его брали немного другие утехи. Ему казалось, что Бог, а не закон, дает ему право вести это расследование по Яммеру. А когда человек во что-то верит, а потом его вера терпит тотальный крах и тонет, что может случиться? Катастрофа или Армагеддон? Явно ничего хорошего из этого не выйдет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍