Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

- По стандарту 14 часов в сутки, 6 дней и 20 марок в неделю, - ответил еврей.

- Неплохо, мистер Ротшильд, - хмыкнул Освальд. - Но для моего полного морального одобрения я бы хотел услышать о 12 часах в сутки и о 40 марках в неделю. А так Вы говорите о каком-то римском рабстве.

- Прошу заметить, - возразил Ротшильд, - мой народ был в римском рабстве, когда Ваш народ еще не вылез из пещер и рек на севере. Готов повысить до 30 марок, но 14 часов остаются.

- 35, - твердо ответил Освальд.

- По рукам, - вздохнул Ротшильд и встал с дивана, потянув руку.

- Никто не остается довольным, выходя из переговоров, не так ли, Герр Освальд? - спросил он с усмешкой.

Да, это Вы хорошо заметили. Сегодня же Моника подготовит все предстоящие документы. Все остальные детали мы урегулируем с Моникой. Но, мистер Ротшильд, вы должны понимать, что это дело должно быть совершенно конфиденциальным. Мы не хотим привлекать излишнее внимание к этой сделке, не так ли?

— Согласен, конфиденциальность очень важна для нас, — ответил Ротшильд.

— Насчет охраны территории и обеспечения безопасности рабочих это также нужно обсудить? — заметил еврей.

— Да, безопасность будет нашим приоритетом. Мы обеспечим охрану и принимаем на себя ответственность за благополучие рабочих. Я думаю, нам удастся добиться взаимовыгодного соглашения, — тихо ответил сенатор.

— Прекрасно. Надеюсь, это сотрудничество будет успешным и приносящим пользу обоим сторонам, — сказал Ротшильд.

Ротшильд, пожав руку, надел на свою седую плешивую голову цилиндр и покинул кабинет. Еврей был из старой гвардии, таким обычно не перечат. В его глазах было что-то животное, но в то же время рыцарское. Знали бы вы, сколько Ротшильд потратил на благотворительность! Одна треть бесплатных обедов для малообеспеченных в северной Германии оплачивается этим стариком.

Освальд постепенно разбирал оставшиеся дела на день, подписывал законопроекты и утверждал порядок дневного заседания для законодательного собрания на месяц. Время близилось к обеду. Освальд в течение всей своей жизни очень мало ел, и невероятно, как при таком питании ему удалось дорасти до 1,80 м. Утром он пил кофе и шел на работу, в обед обычно ел сэндвич с селедкой и луком, после чего обязательно пил мятный чай, чтобы со рта не несло. А вечером он брал пару баварских колбас и сотню граммов вареного картофеля. Поговаривают, что раньше Освальд ел намного больше, но смерть жены и сына подкосила его на такую голодовку.

Как всегда, Освальд спустился в буфет за своим сэндвичем.

Проходя на углу лестницы, его резко тяжелыми руками в черных перчатках схватили за обе руки и будто швырнули в сторону темного угла, прижав к стене. Из тени керосиновой лампы на стене засветились два глаза. Это был француз.

— Ты играешь с огнем, — сказал француз и еще сильнее прижал Освальда к стене.

— Черт возьми, о чем ты? — всполошился Освальд.

Француз отпустил Освальда, расстегнул свое буро-коричневое короткое пальто и достал из внутреннего кармана пистолет Люгера 1898 года. Щелкнув затвором, вылетел пистолетный патрон.

— Знаешь, что это, сенатор? Это пистолет и пули, которые будут производить несовершеннолетние дети района Яммера. А по чьей вине они это будут делать? По твоей. Ты со старым евреем приговорил их к каторжным работам за гроши, чтобы получить политические очки и немного денег для еврея, — сказал француз.

— Если бы я не согласился, еврей бы сместил меня и поставил другого сенатора. Я мог лишь поднять для них ставку, с чем успешно справился, — ответил Освальд.

Француз отдал патрон Освальду, похлопал его по плечам, опустив голову вниз, он засмеялся и так же резко поднял голову, сделав пару шагов назад. Француз спросил:

— Так что, ты отгадал мою загадку?

— Про «Меня можно порвать, не касаясь рукой»? Да, еще тогда отгадал. Ответ — «обещание».

— Так дай мне обещание, сенатор, что ни один ребенок не пострадает на производстве Ротшильда, — сказал француз.

— Не в моих целях, чтобы кто-то из граждан Ганновера пострадал. Я ведь слуга народа, — монотонно ответил Освальд.

Француз еще пару секунд смотрел Освальду в глаза, и когда понял, что тот не врет, развернулся и начал спускаться по лестнице сената, насвистывая марш Наполеона. Освальд, поправив свое пальто и совсем забыв о сэндвиче, вернулся в кабинет. Он запер двери и сел в кресло.

Закурив сигарету, Освальд подошел к окну, чтобы проветрить кабинет. Подняв темно-алый тюль, он потянулся к ручке и взглянул на площадь. Идет снег... Хотя был ноябрь, такой осенне-холодный.

Освальд вспомнил слова Милы о том, что они еще встретятся. Не проверив свой график, что было ему далеко не в привычку, он вышел прочь из кабинета, как всегда проигнорировав Монику и ее деловой календарь. Выйдя из здания сената, Освальд направился в сторону из центра.