Євген Вікторович Положій - Мері та її аеропорт

к Шейле: в некоторых местах обгорелые, с мозолями на ладонях, со следами соли на коже, обветренные, как настоящие морские волки, уставшие, как морские собаки («Морские коты!»), но неизмеримо довольные — мы только что делали мужскую, настоящую мужскую работу. Мы лежим, словно выброшенные после кораблекрушения на берег флибустьеры, и наблюдаем за мотодельтапланами. Они молотят воздух пропеллерами и катают туристов. Кот говорит, что это все фигня и завтра надо ехать в Летное — полетать на настоящих самолетах.

И мы выкатываем Шейлу, и едем в Летное, но не одни — с нами Артур и какая-то его очередная деваха. Они говорят, что там, по дороге, — они точно знают где, нужно немного, но только немного свернуть в сторону, — есть целое поле конопли, и за двадцать минут мы сможем обеспечить молочком и кашкой всю коммуну на две недели вперед.

Кот выбирает планер. Его разгоняют на лебедке, он все не взлетает и не взлетает, но вот он в небе, нервно дергается и проваливается в воздушные ямы. Затем ловит воздушный поток — и парит, парит, уверенно и красиво парит и даже помахивает нам крыльями. А потом совершенно небрежно садится прямо на брюхо, и мне становится страшно за Кота. Он выходит, слегка покачиваясь, еще чуть-чуть — и его стошнит, но Кошак держится молодцом, он снова готов в небо.

Я выбираю небольшой двухместный самолет. Летчик крепкий, очень уверенный в себе мужик, говорит, что у меня в кабине есть две кнопки. Верхнюю кнопку нажимать не надо, а нижнюю нужно нажимать, если я вдруг что-то захочу ему сказать. Я отвечаю, чего там разговаривать, полетели, а он уточняет, по полной ли программе я заплатил? Да, по полной, вперед! Мы быстро взлетаем, набираем высоту, и тут самолет вдруг переворачивается, медленно так переворачивается, заходя в «петлю», и у меня перед глазами — только небо, но я ему не рад, а весь мир сосредоточивается в предстательной железе. Мы выползаем, мне кажется, так медленно выползаем из этой фигуры, но тут мы падаем — просто падаем вниз, и мне кажется, что я даже не слышу шума мотора, а мой низ живота замирает, и я нажимаю нижнюю кнопку и лепечу пилоту, что, может, надо чуть-чуть полегче? А он отвечает, что раз уплачено по полной программе, то и летать будем по полной, а то потом претензии и все такое. И слава богу, потому что уже на следующей фигуре мне все становится в кайф. Организм справляется с перегрузками и перестраивается в нужный режим, и я бы кувыркался и кувыркался в воздухе, и я уже сам опрокидываю голову назад и смотрю, как небо опрокидывается тоже — плавно становится землей. А когда мы снова падаем, я ощущаю, что тантрический секс — это не пустые слова, если, конечно, я правильно понимаю, что такое тантрический секс.

Мы фотографируемся около самолета на память и идем к машине. Ожидающий своей очереди народ с любопытством разглядывает Шейлу, но пока Кот начинает гордиться своей «маленькой старенькой девочкой», я замечаю торчащую из переднего окна женскую ногу и загорелую мужскую задницу, ритмично мелькающую в лобовом стекле. В тот день Артур с девахой не летали на самолетах.

На конопляном поле, которое и вправду оказывается недалеко, мы набираем четыре больших целлофановых пакета зелья, кидаем их в багажник и едем к Юнге. Кот молится Джиму Моррисону и Дженнис Джоплин, чтобы нас не остановила милиция. Я включаю Тома Уэйтса. Так мы и возвращаемся, все довольны, особенно Артур и его деваха. Они сообщают, что только что решили пожениться по хиповому обряду, то есть в полнолуние, я замечаю, что пара удачных оргазмов еще не повод для создания семьи, пусть и условной, а Кот уточняет, когда это будет, и расстраивается, услышав ответ, — мы уже уедем. Артур говорит, что во всем этом главное не содержание, а форма, будет красиво. Ну, говорю, тогда я спокоен, тем более, что праздничным столом мы вас обеспечили по полной программе, до самого сентября хватит, так что гости будут довольны, и вытаскиваю из багажника кульки с коноплей и отдаю их Артуру, непревзойденному изготовителю молочка и кашки. Просто детское питание, черт подери.

— Нет, — резюмирует нашу сегодняшнюю поездку Кот, — это не Летное, это — Улетное!

К нам на винишко заходит Мухомор. Мы говорим о музыке и о жизни, он берет у Кота гитару и поет. У него своеобразный низкий хрипловатый голос и любопытные стихи, нам нравится его драйв. Мухомор уходит, допив все вино, потом мы еще часто видимся. Больше всего мне нравилось, как он купается в море: просто заходил в одежде — и выходил обратно, вот и все купание. Следующей зимой он по жуткому передозу замерзнет где-то на Борщаговке. Он был славным киевским панком, без натяжки, настоящим славным панком.

Мы просыпаемся неожиданно поздно — солнце нас не разбудило. Кот высовывает голову на улицу и сообщает, что был дождь, а все небо — в тучах. Это и так понятно: почти что все наши вещи, которые были в палатке, мокрые. Наш вигвам — это вселенское решето, он собран против всех законов природы и инженерии и не падает только благодаря воздействию утренних мантр Гоши. Этот парень нас грузит Кастанедой и пугает, что скоро из воды начнут выходить воины света, что мы тогда будем делать? «Пыхнем еще пару раз, и они исчезнут. Ты, Гоша, Пушкина в детстве обчитался, а своих лунных воинов с дядькой Черномором и богатырями перепутал. Смотри, дожрешься своей кашки, скоро чайки в царевен превращаться начнут!» Гоша не обращает внимания, он готовится к медитации и пытается дышать глубоко и ровно.

Однако через час солнышко потихоньку выползает, пляж наполняется людьми, и я продолжаю свои наблюдения за двумя девушками и маленьким мальчиком по имени Дима. Они ходят на наш пляж уже третий день. Мне очень нравится девушка с темными волосами, но за самолетами и брачующимися я никак не могу с ней познакомиться. Вдруг опять припускает дождь, все прячутся, я подхожу к ней и говорю:

«Пойдемте к нам в машину». Мы сидим в Шейле, надо всем Коктебелем тучи, они будто