Віктор Ткаченко - На Юг, Віктор Ткаченко

Прозвенел колокол. Сегодня день памяти по Святой Богородице Остобрамской. Католиков в городе осталось немного, но по их праздникам можно спокойно определить число и год. Человечеству не кажется, что они наплодили больше праздников, чем могут прожевать?

Как мы, я и Освальд уже поняли, сегодня 16 ноября, и дело близится к вечеру, а рабочий стол завален будто до мая 1905 года.

Что-то мелочно горькое вспомнил Освальд, поднявшись со стола, он подошел к большому окну с пейзажем на площадь Блюхера перед сенатом.

Освальд смотрел взглядом на две тысячи ярдов, пока не заметил или не вспомнил что-то знакомое в этой довикторианской брущатке. Резко схватил мамины перчатки из нежной оленины, накинув пальто и быстрым шагом покидая кабинет, он лишь успел обронить фразу:

- Спасибо, Моника, Вы свободны.

Освальд мог бы красочно описать и похвалить старания Моники, девка давно бы могла устроиться в транспортную торговую компанию в порту и зарабатывать больше, но она сидит на госслужбе и с трепетом помогает своему боссу, может, просто боится развиваться или уйти, или ей движет нечто большее.

Спустившись по ступеням сената и отворив дверь, Освальд притушил свой пыл, и взгляд его стал более детским и робким. Он глядел в окно небольшого паба с другого конца площади. Самое странное, как после столь долгого пребывания на бумажной работе он оставил себе такой орлиный взгляд.

Причесывая свой бардак на голове в отражение зеркал игрушечных лавок по пути, Освальд не спеша шел.

Зайдя в паб, он еще медленее подошел к столу возле стойки и опустил свой взгляд на одинокую фройляйн.

- Мила, добрый вечер, - сказал Освальд. - Что такая милая фройляйн как Вы забыли в столь мрачном от трущоб и крыс городе?

- Господин Сенатор, - ответила Мила с ухмылкой. - Этот бетон, крысы и трущобы у меня в сердце и крови. Пусть я и уехала на 7 лет, но Британия и их напыщенность и гордость своим чаям ни им не мне совсем ни к лицу, вот я и решила посетить свою родину и Вашу бумажную крепость.

Освальд слушал Милу с интересом, улыбаясь в ответ. Его сердце было тяжело от недавней утраты, но разговор с этой загадочной женщиной из далекого прошлого казался отвлечением от горя.

- Вы удивительно остроумная, Мила, - сказал он. - Пожалуй, встреча с вами стала для меня светлым пятном в этом мрачном городе. Вы смогли вернуть мне частичку утраченной надежды.

Мила взглянула на него с интересом, словно читая его душу. Ее глаза были как две загадочные глубины, и Освальд чувствовал, что она способна на многое, как он когда-то считал и раньше.

- Господин Сенатор, - прошептала Мила. - Судьба иногда приносит нам нечто неожиданное.

Они продолжили беседу, словно уносясь в мир собственных мыслей и надежд.

Но каждую секунду, как Освальд смотрел на Милу, он вспоминал свою Фрау… и он будто в душе чувствовал измену…

- 22:00 Мы закрываемся, дохлебывайте и уходите, господа, - сказал старый бармен.

Освальд помог надеть пальто Миле и проводил ее до выхода, где ее ждал экипаж такси.

- Мы еще увидимся, - сказала Мила.

- Не знаю, - тихо ответил Освальд.

Пройдя пару кварталов и немного покачнувшись от вина, Освальд присел на лавочку, стоящую возле таможенного отделения, чьи сотрудники давно дома пили чай.

Закурив сигарету, он почувствовал чью-то тяжелую руку на плече. Повернув голову, боковым зрением он увидел до боли знакомое лицо в темноте.

- Кто Вы? Я Вас знаю? - спросил Освальд.

- Oui, Oswald, je suis ta conscience, - сказал человек из темноты.

- Француз… - опустив обратно свой взгляд в викторианскую брущатку, ответил Освальд.

- Я видел, как ты был не такой скучный как всегда, не такой грубый и даже помог с пальто той мадемуазель, - сказал Француз.

- Фройляйн, правильно говорит фройляйн, - с упреком возразил Освальд. - Ты не в третьей республике и это тебе не шаболда из Бастилии.

- Сколько ты не прячься от себя и своей сущности, сколько не уходи во взгляды прохожих людей и теплоту перчаток, подаренных твоей матерью, ты не убежишь от потери своей Фрау и ты найдешь свою сущность быстрее, чем ты думаешь, - сказал Француз, положив вторую руку на плечо Освальда.

Обойдя лавочку, француз присел рядом, закурив трубку с американским табаком.

- Меня можно порвать, не касаясь рукой, дать и забрать меня легко, - медленно сказал Француз. - Я могу порой стать обманом, но, будучи честным, я лучший подарок. Кто я?

- У меня совсем нет времени на твои загадки, - ответил Освальд, вставая с лавки и поправляя брюки. - Пожалуй, я пойду домой, через 7 часов мне на работу.

Уходя домой, Освальд смотрел на ярко-синие небо и полнолуние. "День сегодня был насыщенный", - подумал он.

Придя домой, он положил свое длинное черное пальто на спинку винтажного кресла и, облакатившись рукой об стол, тяжелым взглядом посмотрел под ноги.

«Все могло быть иначе, ты просто дурак» - раздирающая мысль молнией пронеслась в голове, но тут же молотом по наковальне ударила другая: