Євген Вікторович Положій - Мері та її аеропорт

это, сам понимаешь, никого не устраивает — ни меня, ни инопланетян. Я же несу человечеству новые знания! Буду над этим работать дальше.

— Господи, взрослые мужики, по тридцать с лишним лет, а в голове пусто! — это говорит, естественно, Марина.

— Ну что, будем здесь клубиться или проведаем Батю? — спрашивает Че.

Батя — наш любимый персонаж. Он же — Директор пляжа, он же — Президент бара. Мы поднимаемся и идем в сторону «вечернего» бара. Он недалеко. Триста тридцать метров по аллейке.

Нам очень легко и хорошо, я веселюсь от души, отличная компания! Я еще не знаю ничего о том, что меня ждет дома.

Герман и его последняя любовь Мэри

Я иду на работу к Мэри. Я вхожу к ней в офис такой отдохнувший, такой веселый и такой загоревший, вволю натискавшийся женщин со всех уголков бывшего Союза, готовый любить ее и быть ею любимым, практически навсегда…

Она мне говорит, что все кончено. Так и говорит: «Все кончено. Я выхожу замуж», — глядя куда-то в сторону. Вначале я смеюсь, потому что ощущаю себя парнем, который вернулся из армии, а девушка его не дождалась. Как банально, однако!

— Брось, я соскучился.

— Герман, я не шучу. Это правда. Дело тут не в тебе, и ты не должен обижаться или сердиться. Я благодарна за все, но ты должен понять — ничего уже не изменить.

— А в ком тогда дело? Что тут вообще происходит?

— Дело — во мне. А происходит… Ничего необычного не происходит — девушка выходит замуж. Вот и все, очень простое событие, — она пожимает плечами.

— За кого? Ты что, не любишь меня больше? — мне кажется, что я задаю очень глупый вопрос, но другого вопроса у меня нет.

— Нет, не люблю. И нет никакой разницы, за кого я выхожу замуж. Главное, что не за тебя, — Мэри отвечает решительно; видно, что она хорошо готова к этому разговору.

Я разворачиваюсь и ухожу.

Может, я обрадовался? Ну, тогда тайное всемирное общество мазохистов обязано соорудить мне огромный памятник. Типа Павлова и собачек.

Но ответ на свой вопрос я все же вижу. Он — во взгляде Мэри. А этот взгляд говорит, что она любит меня, что она любит меня так, как никогда и никого не будет больше любить, потому что мера самоотверженности и терпения Мэри по отношению ко мне воистину безгранична. В то же время я вижу во взгляде Мэри то, что я видел только один раз, но запомнил навсегда. Запомнил, потому что был удивлен, был сражен наповал, не ожидая в мягкой, уступчивой, податливой Мэри увидеть столько непоколебимости. Фантастической, фанатичной, бескомпромиссной непоколебимости в правильности совершаемого действия. Это было возле подъезда ее дома, возле гроба ее отца.

На козырьке подъезда углем написано: Welcome to Hell! (Добро пожаловать в ад!) Я сотню раз, не меньше, входил в этот подъезд, но этой надписи почему-то не замечал. Но не написали же ее там специально к похоронам?

Мэри вся в черном. Она сидит с матерью на табуретках рядом с гробом. Я подхожу, что-то говорю. На красивом лице Мэри больше усталости, чем скорби. Она безумно хороша в этом траурном платочке.

Ее тон меня ошеломляет. Она мне так тихо и так твердо приказывает: «Герман, уходи отсюда, тебе здесь нечего делать», что, в принципе, есть абсолютная правда. Я видел ее отца один раз в жизни и знал о нем только то, что его звали Леонид, и то лишь потому, что Мэри была Леонидовна. Мэри Леонидовна.

Я повинуюсь. Безропотно, как ягненок. Когда я ехал на похороны, а ехать совсем не хотелось, то представлял себе мрачные картины: слезы, рыдания, бесконечная тусовка Мэриных родственников, которых я абсолютно не знал и знать не хотел. Я представлял рыдающих у себя на плече старушек: «Теперь, Герман, на вас одна надежда, только ваш брак может утешить наше горе, мы все ждем, когда же будут внучки!» Я так настроился вытерпеть это все, вытерпеть и сквозь свое эгоистическое терпение все-таки попытаться поддержать Мэри, не дать ей растеряться, рассыпаться в этом бедламе, потому как нет зрелища более убогого и бесстыдного, чем предпохоронная подковерная возня в одночасье осиротевших родственников. Если от покойника остается всего только один стул, они и его будут пилить. Пилить, словно это небезызвестная гиря, до тех пор, пока не разругаются лет на десять, чтобы потом рассказывать своим детишкам байки о плохих и жадных родственниках, с которыми никогда в жизни не нужно здороваться даже при случайной встрече на улице. Мне кажется, что это происходит из-за того, что мы не заботимся о своих родных. Нам даже не приходит в голову предположить, что будет с ними после нашей смерти. Люди, тем более родственники, алчны — так устроен человек, ничего не поделаешь. И это нужно очень четко себе уяснить. Поэтому, если вы хотите, чтобы ваши дети не перессорились после вашей смерти, напишите завещание. Начинать можно прямо сейчас.

Я так усиленно готовился к этому мероприятию! Еще бы, Мэри ведь не может без меня, ей так необходима моя помощь, а она вдруг так холодно и спокойно говорит: «Герман, уходи!»

Я низвергнут.

Я ухожу, сажусь в машину, закуриваю. Сигарета кажется слишком ароматной, чужой, я достаю пачку и смотрю на нее, нет, все правильно, это мои сигареты, я ничего не перепутал. Как-то нехорошо ноет в висках. Оказывается, я совсем не знал эту девочку. И только сейчас краем глаза я заглянул в эту бездну. Эта бездна называется «любимый человек».

Герман, Мэри и ее летчик

Герман

Я куплю себе зенитку!

Мэри