Леонід Добрянський - Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський

[17] Сын Николая Заграничного, жившего в то время бедновато. Данные И. И. Пташко. - А. Д.

[18] По данным И. И. Пташко, некий Злобин, воруя иконы, отвозил их затем в Уфу, где и продавал. - А. Д.

Сам же Петр Васильевич в главе «Кто кого?» свидетельствует:

.....Забирали не только имущество, но и личные вещи. Инвентарь, машины, хозяйственные предметы сваливали в кучу по принципу: «Вали кулем потом разберем». Не было заранее подобранного конюха, скотников, доярок, сторожа. Пока все это было приведено в порядок, были понесены значительные материальные потери».

«В ходе этой кампании, - свидетельствует уже И. И. Пташко, - середняков, честных трудяг возвели в ранг кулаков, и они жестоко поплатились за свое старание и умение трудиться. Так, например, был причислен к «кулакам-кровососам» Иван Лищенко. Он был лишен всего, что нажил трудом. От тюрьмы его спас только преклонный возраст. Вместо него в тайгу на лесоповал был отправлен его сын Александр. Когда в 1937 году, отбыв 8-летний срок, он вернулся в родную деревню, то почти сразу же был вновь арестован как «враг народа», и ему пришлось еще 10 лет валить лес в тайге... Был подвергнут раскулачиванию Лищенко Федор Тимофеевич. Его дочь, которая в ту пору была еще ребенком, вспоминала через много лет:

«Мы имели 3 лошади, 2 коровы и разную домашнюю живность... у нас было 11 детей мал мала меньше, мать да отец, итого 13 человек. Одежды и обуви не хватало, да и то, что имели, было домотканое и самодельное.

Однажды к нам в дом пришли представитель из района Чистяков, Лемешко Елена, Максимелюк Михаил и Заграничный Василий. Все имущество описали и забрали, даже кур ловили и кидали в сундук... Мы остались голые и босые, дом деревянный разобрали и увезли. Мы кое-как приспособили сарай для жилья. Отца забрали в тюрьму, где он и погиб. Самый маленький брат Петя, - ему был лишь годик, - умер от голода».

«Почти все жители Царичанки, - пишет далее Пташко, - были «раскулачены» и сосланы в Сибирь. По дороге от неимоверных лишений многие умерли. В их числе были Феодосий Лищенко, его жена и др. Погибло и большинство из тех, кто доехал до мест заключения и высылки. Среди них - Григорий Васильевич Пахомов с женой, семьи Гарькавых, Карасюков, Герасименко, Баглай Василий и многие другие».

Тот же И. И. Пташко несколько более подробно характеризует «сподвижников» П. В. Добрянского в письме ко мне от 27.03.1991 г.:

«... Федор Лемешко - его народ называл «Волчок», - вредный был мужичок. Ростом он был маленький, в хозяйстве ничего не имел, ходил зимой и летом в засмальцованном кожушке, в шапке, лицо черное, обросшее, глаза всегда злые, все люди его сторонились.

Максимелюк Михаил. Откуда он был родом - никто не знал, как он появился в Шестаеве, тоже никто не помнил, но я его как сейчас вижу: плюгавенький мужичок, низкий ростом, худой как скелет, вроде парализованный; одет был в тряпье, шапка - хуже, чем у деда Щукаря, один глаз кривой, на одну ногу хромает, не ходит, а ноги волочит, лицо страшное. Один раз я отцу принес кушать в контору, так он на меня посмотрел - у меня мурашки побежали по спине. Он держал в руках газету вверх ногами, к самому носу подносил, делал вид, что он грамотный и читает газету, а один глаз выпуклый, смотрит вбок. Шестаевские говорили, что приползет к ним домой, давай ему кушать! Поест и начинает кого-то хулить, но и к тому пойдет, если тот его накормит. Продажный был человек. Пил, а за что пил? Где что украдет, обменяет на самогонку... Петр Васильевич тоже опирался на такой «актив», и они у него были правой рукой при раскулачивании, они там показывали свою ретивость. Все люди Ф. Лемешко и Максимелюка ненавидели.

Была еще «активисткой» Лемешко Елена, девка с приданым, тоже посылали ее раскулачивать людей и детей на улицу выкидывать. Страшное было время. В начале войны Ялынка (так ее в деревне звали) «организовала» компанию из ребят, и мой старший брат, дурак, попал в эту компанию. Ребята приносили в ее дом водку, курей, потрошили их и варили. Один раз даже сделали набег к Волошанюк Анне (ее муж Антон был на фронте), разорили улья, забрали рамки с медом, пчелы их покусали, чем и выявили их. Хотели их судить, но ребят взяли в армию, на фронт, и все они погибли. Народ был зол на то, что «активисты» почти все разбежались, в колхозе не хотели работать, а те же раскулаченные вступили в колхоз и всю тяжесть вынесли на своих плечах...».

П. В. Добрянский с таким пафосом описывает свою борьбу с зажиточной частью крестьянства, что поневоле начинаешь склоняться к тому, что-де Петр Васильевич и иже с ним, не жалея живота своего, делали чрезвычайно важное и нужное для страны и народа дело. Ну а то, что при этом страдал тот же самый народ, так «лес рубят - щепки летять. Подобная практика, когда за народом человека не было видно, когда ради «царства свободы», ради «счастья человечества» уничтожались миллионы представителей (и далеко не худшие!) этого самого народа, - такая практика вообще в духе большевиков. С первых дней своей власти они взяли ее на вооружение.

При описании своей кипучей деятельности Петр Васильевич пользуется такими терминами и оборотами, как «ограничение кулачества как класса» (а мы-то знаем теперь, что означает эта стыдливо-абстрактная формула, об этом уже говорилось выше), «обострение классовой борьбы до предела» (куда уж «предельнее» расстрелов и высылки!), «самообложение» (вот уж иезуитство - отдай, якобы добровольно, часть тяжелым трудом добытого сельхозпродукта, а не отдашь - силой возьмем все подчистую). С негодованием пишет он о сокрытии хлеба кулаками и, как об ответной мере на эти сокрытия, - об «открытии нескольких кулацких ям с хлебом». Причину и следствие меняет местами, кривит душой: люди прятали хлеб не оттого, что так нравилось, а как раз отвечая этим на узаконенный грабеж. Стоит ли удивляться после этого, что «были совершены прямые нападения кулаков на сельских активистов», что Игнат Салий бросил ему, «самому главному активисту», мышьяк в колодец? Напротив, было бы удивительно, если бы зажиточная часть крестьянства приняла действия грабителей как должное, смирилась с антинародной сталинской аграрной политикой.