Леонід Добрянський - Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський

Алексей Михайлович Добрянський. Послесловие к воспоминаниям моих родных

 

Первоначально отец намеревался ограничить свои воспоминания 1921-м годом, когда он навсегда покинул семью своих родителей, будучи мобилизованным в РККА. Об этом он сам говорит в «Предисловии». Однако, когда эта часть его записок была закончена, я по прочтении ее высказал сожаление по поводу того, что отец не считает нужным отобразить в литературной форме дальнейшую свою жизнь. То ли мне удалось убедить его в необходимости продолжить записки, то ли он сам пришел к этой мысли, однако, в конце концов, он засел за вторую часть «Воспоминаний», начав ее с главы «Военная служба».

По соображениям хронологии мне пришлось поместить между обеими частями воспоминаний отца воспоминания П. В. Добрянского - его младшего брата, а моего, стало быть, дяди, которые также состоят из двух частей - «Наша семья» и «Кое-что из моей жизни».

В «Предисловии» к своим «Воспоминаниям» отец обвинил Петра Васильевича в том, что записки последнего носят «обзорный характер, характер репортажа», что излагает он их «бессистемно, не заботясь о логической связи описываемых событий, фактов», что он «перескакивает из прошлого в настоящее и из настоящего в прошлое» и, наконец, дает понять, что П. В. Добрянский умолчал об истинном положении дел с организацией, последующим развалом, а затем восстановлением колхоза в Ивангороде в годы коллективизации.

Все эти обвинения, исключая, пожалуй, последнее, на мой взгляд, могут быть и опровергнутыми, ибо форму изложения и манеру письма Петр Васильевич волен был избрать по своему усмотрению, что он и сделал.

Теперь относительно последнего обвинения отца в том, что Петр Васильевич не дает ответов на такие вопросы: как вовлекались единоличники в колхоз, почему они вышли из него, как потом опять вошли в него?

Все эти вопросы действительно остаются без должных ответов в записках П. В. Добрянского. Однако эти ответы давно известны из общей практики коллективизации, да и сам отец в «Предисловии» попытался дать их. Гораздо более важным вопросом, также обойденным вниманием Петра Васильевича и, что уж совсем непонятно, вниманием отца в его «Предисловии», является вопрос об истинной роли П. В. Добрянского в общественно-политической жизни Ивангорода, Царичанки, села Шестаево и т. д. И вот на этот-то вопрос, имея, к сожалению, очень скудные данные, попытаюсь ответить я сам.

Итак, из «Нашей семьи» П. В. Добрянского мы узнали, что Петр Васильевич организовал в Ивангороде сначала комсомольскую, а позже и партийную ячейки и поочередно был секретарем каждой из них. Так вот, будучи секретарем обеих ячеек, а также председателем колхоза «Октябрь», Петр Васильевич проявил себя как ярый и непримиримый коммунист-сталинец, слепо верящий в правильность спускаемых сверху директив и указаний и твердо, а правильнее сказать, жестко (если не жестоко!) - претворяющий их в практические дела. То, что П. В. Добрянский был преданным и убежденным «служителем культа» [15], видно из самих его записок, проникнутых сознанием правильности того курса, который в те годы проводился в деревне партией большевиков.

 

[15] Термин отца. В разговорах со мной и в письмах брату Петру он называл его «служителем культа», споря с последним о политике Сталина в области сельского хозяйства. - А. Д.

 

В главе «Гриша» автор с сарказмом пишет об увлеченности своего старшего брата идеями преобразования российской деревни в соответствии с аграрной политикой П. А. Столыпина, которую тот пытался проводить в России перед Первой мировой войной. (Суть реформы Столыпина - в активной передаче земли в частную собственность с целью создания широкой прослойки фермеров, т. е., «по-нашему», - кулаков. Логика была простой: хочешь - живи в общине (по-нынешнему - колхозе), не хочешь - уходи, никто не вправе тебя удержать. При этом земли единоличника навсегда, без всяких переделов сводились в цельный участок - отруб. Или же крестьянин мог переехать на новое место - хутор). Пасквилем называет он антибольшевистские стихи Григория Васильевича, написанные им под свежим впечатлением от большевистского переворота в октябре 1917 года, который нам более известен как Великая Октябрьская социалистическая революция. Бичует брата за выход из рядов РКП(б). Жизнь, однако, со всей очевидностью показала, что из двух братьев прав оказался (хотя, может быть, и не во всем) старший - Григорий. Петр же, выходит, всю жизнь молился не тому «богу».

В главе «Старое и новое» П. В. Добрянский с тех же воинствующих большевистских позиций описывает свою борьбу и борьбу своих сторонников за искоренение прежних традиций и насаждение новых порядков в жизни односельчан. Об этом он сам пишет так:

«... Все комсомольцы прежде всего перестали посещать церковь, не стали молиться и дома... Кульминацией было снятие колоколов с шестаевской церкви... В дни религиозных праздников мы демонстративно работали».

Кстати, о сторонниках Петра Васильевича, на которых он опирался в своей «борьбе». Через десятки лет, в письме брату Михаилу (моему отцу) от 23.11.1964 г. он сам дал уничтожающую характеристику одному из своих «сподвижников», двоюродному брату Федору Павловичу Лемешко, о котором упоминает в своих записках как о председателе Ивангородского комитета взаимопомощи:

«...Замкнутый, крайне флегматичный, к тому же недалекий, он не нашел себе места даже в примитивной жизни крестьянина-единоличника, не нашел его и после политической встряски деревни в годы коллективизации [16]. Женившись, наделал полдюжины детей, которым не смог дать путевку в жизнь, и умер морально захиревшим, одичавшим, на полном иждивении своей жены...».

 

[16] Расстрелы в подвалах НКВД, медленное умерщвление в концлагерях и высылку миллионов крестьян, лишенных крова и трудом нажитого имущества, - все это П. В. Добрянский именует «политической встряской деревни» - А. Д.

 

Кроме Федора Лемешко, были и другие «активисты» и «проводники линии партии», работавшие под руководством П. В. Добрянского. Их имена вспомнил И. И. Пташко - сын бывшего председателя колхоза Исаака Афанасьевича Пташко, репрессированного в 1937 году по ложному доносу в числе других 20-ти ивангородцев и царичанцев (и единственного из этих 20-ти, вернувшегося домой живым). Это Михаил Максимелюк, Елена Лемешко (сестра Федора), Василий Заграничный [17], Тихон Коржов, Андрей Маяцкий, Николай Варнаков. Это они, «комсомольцы-добровольцы», закрывали в 1932 году шестаевскую церковь, уничтожая иконы [18] и растаскивая утварь, это они ходили по дворам раскулачиваемых и выселяемых односельчан, выгоняя их, в чем стояли, на мороз вместе с детьми, уводя их скот, вылавливая их кур, унося хозяйственные принадлежности и личные вещи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍