Леонід Добрянський - Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський

В холодный февральский день мы прибыли к месту назначения - в Нижний Тагил. Этот город расположен на реке Тагил на восточном склоне среднего Урала примерно в 125 километрах севернее Свердловска. Нас развезли по баракам на окраине города, семейных поместили по одной семье в комнату, одиноких - в общежития по нескольку человек в комнате. Я оказался в общежитии с малознакомыми мне людьми. Один из них, еврей, вел себя довольно странно: вальсировал по комнате, а мать его умерла от тифа, семья - дети, жена - были где-то на территории, оккупированной немцами. Пир во время чумы! 

Бараки, куда нас поместили, были построены для так называемых «спецпоселенцев» - «раскулаченных» крестьян из Украины, областей средней России и других мест.

У этих людей отняли все: дома, скот, имущество вплоть до личных вещей, и выслали в необжитые места с суровым климатом - на Урал, в Сибирь. За что, спрашивается, их так наказали? Лишь за то, что они любили сельское хозяйство, любили трудиться на земле, добились своим честным трудом материального достатка. Плохие жилищные условия, полуголодное существование, непривычный, суровый климат, загрязненный выбросами промышленных предприятий воздух приводили к большой смертности среди этих несчастных людей. По соседству с нашим бараком был барак, заселенный семейными «спецпоселенцами». Один из них, глава большой семьи, был болен туберкулезом легких. Какая-то знахарка внушила ему, что от чахотки можно вылечиться, если есть мясо молодого жирного щенка. И он мечтал найти такого щенка, откормить его и вылечиться. Весной этот человек умер.

Итак, я снова в Нижнем Тагиле. С того далекого времени, с 1924 года, когда я впервые очутился в этом городе, прошло восемнадцать лет. Тогда Нижний Тагил был небольшим городком с невзрачными, большей частью одноэтажными, домами, грязными, немощеными улицами. С тех пор город неузнаваемо изменился. Теперь здесь много промышленных предприятий: металлургический завод, ТЭЦ, вагоностроительный завод и другие заводы и фабрики. Ходит трамвай. Промпредприятия, особенно ТЭЦ, сильно загрязняют воздух. ТЭЦ работает на угле, и свежевыпавший снег вскоре покрывается черной копотью.

Ввиду разбросанности городских строений, особенностей рельефа холмистой местности, я не смог охватить общую панораму города. К тому же группы зданий перемежались пустырями, заросшими деревьями, большей частью сосной. Город занимал очень большую площадь.

Я решил в свободное время найти ту улицу и дом, в котором я жил с Иваном Смышляевым в 1924 году. Но все так изменилось, что ни улицы, ни дома я так и не нашел.

В Нижний Тагил съехалось огромное количество людей, и все какие-то голодные, жадные до еды. Среди эвакуированных - в основном, женщины.

Металлургический завод продолжал строиться, расширяться. Здесь был и филиал «Гипромеза» - Государственного института по проектированию металлургических заводов. Был и эвакуированный с запада танковый завод, и на базе Нижнетагильского вагоностроительного завода началось производство танков.

В первое время после нашего приезда ощущалась некоторая неразбериха - не было налажено нормальное питание. Я имею в виду только вольнонаемных работников, заключенных не касаюсь, т. к. ничего о них не знаю, кроме того, что контингент «зэков» из лагеря при «Волгострое» был эвакуирован в Нижний Тагил. (О его использовании здесь, на строительстве, скажу дальше). Нас, инженерно-технических работников, прикрепили к какой-то столовой, где на обед и на ужин подавали только «баланду» - кипяток, заправленный мукой, в котором плавали кусочки соленой селедки. Это - кроме пайка из хлеба. Вот и все. Я был все время голоден, порцией этой «баланды» не насыщался и доедал ее остатки из других тарелок. Так поступало большинство наших инженеров, тоже голодных, как и я.

Особенно плохо пришлось инженеру Максимовичу: у него была язва кишечника, и такая «диета» была для него гибельной. Непонятно, почему он приехал на Урал, ведь мог из-за болезни остаться в Переборах, там ему было бы лучше. Через несколько дней Максимович перестал появляться в столовой. Он заболел. А через месяц Максимовича хоронили. Мы все, бывшие работники проектного отдела «Волгостроя», пришли с ним проститься. Лицо и руки покойного были черными. Видимо, умирая, он переносил нечеловеческие муки. На могильный холмик мы набросали веток ели и сосны.

Через некоторое время питание в столовой наладилось, хотя было весьма скромным. Обед состоял из щей с хлебом и гороховой каши, заправленной растительным маслом. На ужин - та же каша и чай, тоже с хлебом. Пайков хлеба не было, он выдавался за обедом и ужином в виде кусочков - всего не более 500-600 г.

Вскоре инженерно-технических работников переселили в кирпичные дома капитальной постройки. Семейных поместили в отдельные комнаты. Меня в числе шестерых одиноких ИТР поместили в большую комнату на первом этаже. Здесь я жил в течение всего времени пребывания в Нижнем Тагиле. Жили мы дружно, никаких ссор, никакого пьянства не было. Да и кому в голову могло бы прийти выпивать - это же не по нашим средствам; да и думали мы только о еде.

В домах было печное отопление, топили коксом. Водопровода и канализации не было. Вечером после работы и ужина все мы собирались в комнате и начиналась карточная игра - покер. Это единственное развлечение так увлекало, что игроки не замечали времени, играли до глубокой ночи. Наша комната, несмотря на ее большие размеры, наполнялась дымом от беспрерывного курения.

В связи с огромным наплывом людей в Нижний Тагил, их скученностью в жилищах, бытовой неустроенностью, возникла эпидемия сыпного тифа. Размеры ее скрывали, но, по-видимому, число жертв было велико. Началась борьба с сыпняком, заработали бани. При банях были устроены специальные камеры, в которых одежда людей, начиная от верхней и кончая нательным бельем, подвергалась дезинфекции. Надо полагать, благодаря этим мерам удалось довольно быстро ликвидировать эпидемию.