Павло Петрович Скоропадський - Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918

Последний раз была уже Madame Reboul одна для моей сестры. В конце концов, пробывши у нас лет 6, они ушли и поселились в Москве, где эта чета пропустила через свои руки целый ряд поколений, всеми ими очень уважаемая. Последний раз я встретил Reboul'а в Москве, только что поженившись, и представил ему мою жену. Помню, какое впечатление он произвел на Алину своим Приветствием, обращенным к ней. Я забыл ее предупредить, что Reboul не говорит просто, как все люди, а всегда декламирует, и вот когда он ее впервые увидел, то приветствие его длилось по крайней мере четверть часа и развивалось по всем правилам ораторского искусства, с повышением и понижением голоса, со всякими сравнениями, метафорами и тому подобное. В конце концов, мы еле сдерживали смех свой, слушая всю эту белиберду, высказанную в очень изящной форме на прекрасном французском языке.

С приездом в Стародуб у Reboul'a, кроме прямых обязанностей, еще была и косвенная — это заняться пополнением вином погреба de Monsicus lc Marechal[87], как он торжественно переводил служебное звание моего отца. Винное занятие доставляло Reboul'y большое удовольствие, он выписал красное вино из Франции и объяснил нам разницу их качеств. Уже 8 лет я мог благодаря этому легко отличить бордо от бургундского. В особенности серьёзным делом он считал разливку из бочек в бутылки. Он тогда священнодействовал, и все это делалось вперемежку с цитатами из СогпсШс и Racine.

Все время пребывания в Стародубе нас обучали столярному ремеслу. Мы очень этим увлекались, кроме этого, давало нам возможность вести бесконечные разговоры со сторожем Тарасом, жившим рядом с помещением, где у нас стоял столярный станок. Тарас был старый солдат Крымской кампании. Несмотря на изуродованную снарядом руку, он любил без конца рассказывать нам свою жизнь на Малаховом кургане, и все это только способствовало моему с ним сближению.

Из крупных событий, которые врезались в мою память, — это было известие о смерти Александра II. Отец его очень любил и был взволнован этим известием, но на кого смерть императора произвела удручающее впечатление — это на Тараса. Он рыдал целый день, глядя на него, и я стал плакать, после долгих разговоров я выяснил причины рыданий Тараса: он себе вообразил, что со смертью Александра II будет снова введено крепостное право. Я хотя имел лишь смутное понятие, что такое крепостное право, на слово поверил ему и благодаря этому заплаканным явился на обед и на вопрос, почему я имею такой грустный и заплаканный вид, заявил, что это ужасно — снова будет крепостное право. После обеда отец и мать Тараса и меня долго убеждали, что все это страхи, сплошной вздор, с грехом пополам мы оба успокоились, и жизнь наша вошла в нормальную колею.

В детстве я провел всего 2 зимы в Стародубе, а затем нас с братом отправляли в Стародуб лишь недели на три весною или осенью для держания экзаменов при Стародубской прогимназии. Наш приезд совпал с целым рядом там празднеств. К открытию конской выставки был дан моим отцом целый ряд обедов по случаю приезда губернатора князя Шаховского и губернского предводителя дворянства князя Долгорукова, кажется, старшего брата князей Долгоруковых, сыгравших такую видную роль в российском кадетском движении. Все это меня очень интересовало, в особенности конская выставка.

Самое лучше время нашего детства, провел я в Волокитные Глуховского уезда Черниговской губернии, принадлежавшем деду моему с материнской стороны Андрею Михайловичу Миклашевскому. Имение это было универсалом Мазепы признано за предком моего деда стародубским полковником Михаилом Андреевичем Миклашевским. Я много ездил по Украине, и нахожу, что в смысле месторасположения это было одно из наикрасивейших имений. Прекрасный просторный деревяный дом в стиле Александровского Empire, с одной стороны лужайка, у лужайки знаменитая Волокитинская церковь, вся внутренность которой была отделана Волокитинским фарфором, и чудный вид на реку, пластичную реку Клевень, являющейся границей между Украиной и Великороссией, на целый ряд сел и вдалеке на город Путивль. С другой стороны тоже очень большая лужайка, на которой росли несколько прекрасных экземпляров дубов, тополей и каштанов и 2 прелестных флигеля для гостей. В одном жила моя мать, в другом — во время своих редких приездов — мой дядя граф Алексей Олсуфьев.

За лужайкой против дома начиналась длинная липовая аллея, у конца которой дед выстроил прекрасные каменные ворота с большим [въездом], что-то вроде средневекового стиля. Мы, дети, любили приезжать в Волокитино, так как встречались там с нашими двоюродными братьями Андреем и Василием Олсуфьевыми.

Владелец Волокитина мой дед Андрей Михайлович Миклашевский родился еще в конце 18 века, был женат на Дарье Васильевне Олсуфьевой и умер 97 лет от роду в 1895 году. У него были две дочери: моя мать Мария, родилась в 1839 году 15 мая, умерла в Петербурге ноября 1900 года, и Александра, вышедшая замуж за генерала графа Алексея Васильевича Олсуфьева. Она была статс-дама государыне императриц, умерла в Сан-Ремо в 1929 году. У Олсуфьевых было два сына, Андрей и Василий.

Андрей Михайлович был прямая противоположность моему деду Скоропадскому. Последний жил всегда у себя в имении, был человеком, интересующимся местными условиями жизни и местными людьми. Первый проводил в своем имении всего несколько месяцев, ведя чрезвычайно замкнутую жизнь. Все остальное время он проводил за границей, зимой обыкновенно в Ницце. Скоропадский был очень прост в своих привычках, очень неразборчив в своих знакомствах. Миклашевский, наоборот, будучи изысканно вежлив, одновременно был сух, с окружающими, знался только с людьми определенного круга. общества, ел только изысканные блюда, всегда безупречно одевался. В чем он был схож — это в том, что оба они были умными, образованными людьми и прекрасными хозяевами. Миклашевский получил образование в императорском Царскосельском лицее, поступил в лейб-гусары, дослужился лишь до чина штаба ротмистра. Затем, живя за границей и в Волокитине, занимался исключительно своими делами. Между прочим, создал еще при крепостном праве Волокитинскую фарфоровую мануфактуру, произведения которой были известны по всей России. Андрей Михайлович был чрезвычайно осторожен со своим здоровьем, мало ел, мало пил, постоянно посещал за границей выдающихся врачей для исследования состояния своего здоровья. Следил больше за тем, что делается в политической жизни Франции, нежели за тем, что происходило в России. Был западным человеком в полном объеме этого слова. Мы, дети, конечно, более любили деда Скоропадского, в детстве нас сухость Андрея Михаиловича пугала и отталкивала, к этому прибавлялось еще то, что, будучи сам умеренного образа жизни во всем, он требовал этого и от