Сергій Анастасійович Гальченко - Остап Вишня. Невеселе життя, Сергій Анастасійович Гальченко

нет ты с колонизацией, и как вообще там все обстоит? Напиши скорее, а то я не могу больше ждать и могу в один прекрасный день, не дождавшись от тебя письма, поехать в Чибью, а там хоть трава не расти. Никак не могу представить себе, как мы встретимся! Ой, как хочется дожить до такого момента! Да неужели он будет когда-нибудь? Мне кажется, что тебя я не видела уже целую вечность…

Мне очень тяжело, когда долго нет от тебя известий. Хочу на следующий месяц перевести все газеты на твое имя аж в Чибью – читай, а то тут можно достать их, а там, наверное, трудно, да и жалко – подписка на целый год, может хоть этим ты немного отвлекаться будешь от всего, что стряслось над нами. Вот видишь, нет от тебя писем, и я ною, ною… Как жалко, что так долго почта идет. Я привыкла за прошлый месяц от тебя часто получать письма, и то мне казалось, что долго, а теперь эти 5 дней все жду и не могу дождаться, когда же?! Пять дней прошло с тех пор, как я получила два твоих письма из Усть-Выми, и больше ничего нет. Я тебе послала 200 руб. денег и посылку на Чибью, да писем из Москвы два и после Москвы 10 шт. Получил ли ты все или нет? Какие тебе продукты нужно присылать? Чувствую, что с питанием там туговато, а для тебя после всего пережитого, да еще с твоей язвой – тяжелое положение там очевидно. Хотя бы я могла быть около тебя, так хотя как-то выкручивала бы что-нибудь подходящее из еды, а так ты пропадешь там. Это меня беспокоит сильно.

Я вообще последние дни не в настроении, и все мне рисуется в мрачных тонах. Хотя твои последние письма как будто бы уже спокойнее стали, а я наоборот больше волнуюсь, потому что все думается, как будет дальше? А угадать никак нельзя! Вот досада!.. У нас захолодало, и я думаю, что если у нас бывают морозы, то там у тебя совсем холодно и что же мне привезти из одежды, да и что на себя надеть?

Слово чести, я просто не могу себе представить ни того края, ни климата, ну ничего. Ты бы написал обо всем, а то я никак не могу достать старую географию, чтобы вычитать, что это за край такой. А знать хочется раньше, чем поеду. Тракт. Это какой же тракт? В старое царское время были тракты специально для ссыльных, а это для автомобилей или что? Ну говорю тебе – я баран бараном. Ничего не понимаю… Много ли нефти открыто в Чибью, потому что сколько не слежу за газетами и сколько не прислушиваюсь, что-то ничего не слышно об Ухтинских промыслах. А интересно, какие перспективы и будущее этой местности? Многое меня интересует и хочу расспросить и узнать, но пускай уже тогда, как приеду к тебе. Вот уж наговоримся!.. Чего только не приходит мне в голову спросить у тебя, а знаю, когда увижу – все из головы вылетит. Это так было у меня, когда ты был в Харькове последнее время. Иду, думаю, а увижу и все забыла. И такие незначительные, глупые и ненужные слова плетешь в то время, когда переполнен многим более ценным и нужным. Приду, бывало, домой со свидания, повалюсь, как разбитая, и ничего в голове нет – пусто, и даже рассказать не могу того, что ты мне говорил. Только на другой день все вспоминаю и начинаю обдумывать, обсмоктывать, рядить, гадать… Ну, а вышло совсем не так, как думалось и гадалось… Ну, ничего, как-то да будет. Хотя бы скорее от тебя письмо было. Вот напишу тебе письмо и мне как-то легче станет. Все думаю, что если все мои письма к тебе доходят, то тебе все-таки не так скучно будет. Правда, что от моего скуления не очень легко, наверное, но это нытье не от того, что я сдрейфила и растерялась, а только от тоски за тобой и потому что нет писем. А вообще я на жизнь смотрю бодро и хвост у меня всегда бубликом. Интересно знать, что из Котласа в Чибью есть телеграфное и телефонное сообщение, или этот город Чибью совсем оторван от мира сего? Что-то никто не слыхал и не видал его. Довольно интересный город. Кому не скажу, у кого не спрошу – только руками разводят – не слыхали. Правда, читал кое-кто, что где-то на Ухте реке нефть открыли давно еще, хотели разрабатывать, но потом что-то перебило, и теперь только за власть нашу взяли в оборот эту нефть и теперь будет у нас нефтяная база на Севере. Здорово, ей-богу, получается. Край богатый наш, чего только нет в нем, и ничего сейчас не пропадает. Сколько еще будет строек, сколько еще изысканий сделают… Интересно жить у нас в Союзе, интересно работать. Вот только плохо, что я не могу сейчас приложить своих силушек. Ну, да ничего, вот доеду к тебе и там с удесятеренной энергией примусь за работу. Скорее бы только это было, а то мне скучно, и хочу быстренько ехать к тебе. Я решила, что если не будет до 15.VI письма – поеду так – навмання… Все равно все в моей жизни сейчас «навмання». И ничего мне не страшно. С Муркиной поездкой в Евпаторию, наверное, ничего не выйдет, так что я ее оставлю здесь. Ничего, тут тоже досмотрят ее. Ну, солнышко мое дорогое. Целую тебя крепко-крепко и жду, жду письма и свидания скорее. Дети целуют.

Твоя Варя.

Йосип Гірняк

Спомини

[березень] – [літо] 1934 р.

Четвертого дня мого перебування в загальній камері, надвечір з гуркотом відчинились двері і ввійшла людина з великим клунком, загорнутим у тюремне покривало. Вартовий з таким же гуркотом зачинив за нею двері. Перед нами стояв розгублений, з хворобливим виразом обличчя, згорблений Остап Вишня. Ні він, ні я не чекали такої зустрічі. Мій сусід негайно звільнив місце біля мого барлогу, де поміг покласти пожитки Павла Михайловича. Довго ми не могли словом обмінятися і так стояли обнявшись, як рідні брати. Всі мешканці нашої 47-ї камери сердечно привітали нового квартиранта, і кожний зокрема старався чим міг пригостити новоприбульця. Всю ніч, лежачи один біля одного, ми шепотом переповідали свої переживання за той останній час нашої розлуки. І не стямились, коли пів на шосту вартовий підняв нас усіх на «оправку». Кілька днів не могли ми наговоритись про ті цинічні прийоми слідства, якими