Бальзак - Шагреневая кожа, Бальзак

что зарабатывала на веерах, отдавала матери, а половину тебе.

С минуту они смотрели друг на друга, обезумев от радости и от любви.

- О, когда-нибудь мы, наверно, заплатим за такое счастье каким-нибудь страшным горем! - воскликнул Рафаэль.

- Ты женат? - спросила Полина. - Я никому тебя не уступлю.

- Я свободен, моя дорогая.

- Свободен! - повторила она. - Свободен - и мой! Она опустилась на колени, сложила руки и с молитвенным жаром взглянула на Рафаэля.

- Я боюсь сойти с ума. Какой ты прелестный! - продолжала она, проводя рукой по белокурым волосам своего возлюбленного. - Как она глупа, эта твоя графиня Феодора! Какое наслаждение испытала я вчера, когда все меня приветствовали! Ее так никогда не встречали! Послушай, милый, когда я коснулась спиной твоего плеча, какой-то голос шепнул мне: «Он здесь!» Я обернулась - и увидела тебя. О, я убежала, чтобы при всех не броситься тебе на шею!

- Счастлива ты, что можешь говорить! - воскликнул Рафаэль. - А у меня сердце сжимается. Хотел бы плакать - и не могу. Не отнимай у меня своей руки. Кажется, так бы вот всю жизнь и смотрел на тебя, счастливый, довольный.

- Повтори мне эти слова, любовь моя!

- Что для нас слова! - отвечал Рафаэль, и горячая слеза его упала на руку Полины. - Когда-нибудь я постараюсь рассказать о моей любви; теперь я могу только чувствовать ее…

- О, чудная душа, чудный гений, сердце, которое я так хорошо знаю, - воскликнула она, - все это мое, и я твоя?

- Навсегда, нежное мое создание, - в волнении проговорил Рафаэль. - Ты будешь моей женой, моим добрым гением. Твое присутствие всегда рассеивало мои горести и дарило мне отраду; сейчас ангельская твоя улыбка как будто очистила меня. Я будто заново родился на свет. Жестокое прошлое, жалкие мои безумства - все это кажется мне дурным сном. Я очищаюсь душою подле тебя.

Чувствую дыхание счастья. О, останься здесь навсегда! - добавил он, благоговейно прижимая ее к своему бьющемуся сердцу.

- Пусть смерть приходит, когда ей угодно, - в восторге вскричала Полина, - я жила!

Блажен тот, кто поймет их радость, - значит, она ему знакома!

- Дорогой Рафаэль, - сказала Полина после того, как целые часы протекли у них в молчании, - я бы хотела, чтобы никто никогда не ходил в милую нашу мансарду.

- Нужно замуровать дверь, забрать окно решеткой и купить этот дом, - решил маркиз.

- Да, ты прав! - сказала она. И, помолчав с минуту, добавила:

- Мы несколько отвлеклись от поисков твоих рукописей!

Оба засмеялись милым, невинным смехом.

- Я презираю теперь всякую науку! - воскликнул Рафаэль.

- А как же слава, милостивый государь?

- Ты - моя единственная слава.

- У тебя было очень тяжело на душе, когда ты писал эти каракули, - сказала она, перелистывая бумаги.

- Моя Полина…

- Ну да, твоя Полина… Так что же?

- Где ты живешь?

- На улице Сен-Лазар. А ты?

- На улице Варен.

- Как мы будем далеко друг от друга, пока… Не договорив, она кокетливо и лукаво взглянула на своего возлюбленного.

- Но ведь мы будем разлучены самое большее на две недели, - возразил Рафаэль.

- Правда! Через две недели мы поженимся. - Полина подпрыгнула, как ребенок. - О, я бессердечная дочь! - продолжала она. - Я не думаю ни об отце, ни о матери, ни о чем на свете. Знаешь, дружочек, мой отец очень хворает. Он вернулся из Индии совсем больной. Он чуть не умер в Гавре, куда мы поехали его встречать. Ах, боже! - воскликнула она, взглянув на часы. - Уже три часа! Я должна быть дома, - он просыпается в четыре. Я хозяйка в доме, мать исполняет все мои желания, отец меня обожает, но я не хочу злоупотреблять их добротой, это было бы дурно! Бедный отец, это он послал меня вчера в Итальянский театр… Ты придешь завтра к нему?

- Маркизе де Валантен угодно оказать мне честь и пойти со мной под руку?

- Ключ от комнаты я унесу с собой! - объявила она. - Ведь это дворец, это наша сокровищница!

- Полина, еще один поцелуй!

- Тысячу! Боже мой, - сказала она, взглянув на Рафаэля, - и так будет всегда? Мне все это кажется сном.

Они медленно спустились по лестнице; затем, идя в ногу, вместе вздрагивая под бременем одного и того же счастья, прижимаясь друг к другу, как два голубка, дружная эта пара дошла до площади Сорбонны, где стояла карета Полины.

- Я хочу заехать к тебе, - воскликнула она. - Хочу посмотреть на твою спальню, на твой кабинет, посидеть за столом, за которым ты работаешь.

Это будет, как прежде, - покраснев, добавила она. - Жозеф, - обратилась она к лакею, - я заеду на улицу Варен и уж потом домой. Теперь четверть четвертого, а дома я должна быть в четыре. Пусть Жорж погоняет лошадей.

И несколько минут спустя влюбленные подъезжали к особняку Валантена.

- О, как я довольна, что все здесь осмотрела! - воскликнула Полина, теребя шелковый полог у кровати Рафаэля. - Когда я стану засыпать, то мысленно буду здесь. Буду представлять себе твою милую голову на подушке.

Скажи, Рафаэль, ты ни с кем не советовался, когда меблировал свой дом?

- Ни с кем.

- Правда? А не женщина ли здесь…

- Полина!

- О, я страшно ревнива! У тебя хороший вкус. Завтра же добуду себе такую кровать.

Вне себя от счастья, Рафаэль обнял Полину.

- Но мой отец! Мой отец! - сказала она.

- Я провожу тебя, хочу как можно дольше не расставаться с тобой! - воскликнул Валантен.

- Как ты мил! Я не смела тебе предложить…

- Разве ты не жизнь моя?

Было бы скучно в точности приводить здесь всю эту болтовню влюбленных, которой лишь тон, взгляд, непередаваемый жест придают настоящую цену.

Валантен проводил Полину до дому и вернулся с самым радостным чувством, какое здесь, на земле, может испытать и вынести человек. Когда же он сел в кресло подле огня, думая о внезапном и полном осуществлении своих мечтаний, мозг его пронзила холодная мысль, как сталь кинжала пронзает грудь; он взглянул на шагреневую кожу, - она слегка сузилась. Он крепко выругался на родном языке, без всяких иезуитских недомолвок андуйлетской аббатисы,[68] откинулся на спинку кресла и устремил неподвижный, невидящий взгляд на розетку, поддерживавшую драпри.

- Боже мой! - воскликнул он. - Как! Все мои желания, все… Бедная Полина!

Он взял циркуль и измерил, сколько жизни стоило ему это утро.

- Мне осталось только два месяца! - сказал он. Его бросило в холодный пот, но вдруг в неописуемом порыве ярости он схватил шагреневую кожу и крякнул:

- Какой же я дурак!

С этими словами он выбежал из дому и, бросившись через сад к колодцу, швырнул в него талисман.

- Что