Павло Петрович Скоропадський - Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918

Лизогуб{179}, а это что за господа?!» Я с ним согласен, что он чистой воды украинец, но я никогда не понимал, как, это, стоя во главе кабинета, он не считал нужным поближе уяснить себе сущность того движения, которое, как там не говорил любишь ли его, или не любишь, все же: с украинской точки зрения, сделало очень много. Сам Лизогуб был украинец, любил Украину и всецело отдался созданию Украины, конечно, без всякой ненависти к России. Если хотите, он был во многих вопросах более украинец, нем я. Помню, как меня удивило, когда он в совете министров высказался за автокефалию, церкви. Кстати, что было еще более удивительно, что все министры, включая и еврея Гутника, высказались по этому вопросу в том же духе. Но об этом вопросе, который дал мне. столько бессонных ночей прийдется мне еще многое сказать. Мне кажется, что, Лизогуб впрочем, как и большинство правительства не уяснял себе того положения, что революция не кончилась, что она еще в полном цвету и что Гетманство явилось, первым сдвигом; в, более умеренную сторону, более естественную и тем самым более, прочную. Он считал, Что с приходом немцев революции конец и теперь «можно спокойно начать с зидгшие Той Украины того социального, уклада, жизни, который был ему более по душе и которому, он ответит. Поэтому он не торопился; и всегда легко обижался, когда я его толкал в сторону более быстрой работы в. жизненно важных вопросах. Он же состоял и министром внутренних дел и здесь он был не на месте. (Впрочем, последующий министр был еще слабее, мне в этом отношении совсем не повезло, Федор Андреевич не успевал справиться, председательством в совете министров II одновременно с этим считал серьезной обидой, если я ему говорил, что хорошо было бы, если бы он. сдал министерство внутренних дел, у нас по этому вопросу было чуть ли не серьезное разногласие, но потом я настоял на своем. Главную вину Федору Андреевичу в. вопросах внутренних дел я ставлю, желание, все делать, самому и медлительность в проведении важных вопросов. Как я уже говорил, критиковать легко, — а работать в тех условиях было чрезвычайно трудно, но все же было необходимо — более быстрое схватывание, данного вопроса и немедленное проведение его ц жизнь. Смелость и быстрота в решении государственных. вопросов не являлись отличительными свойствами характера Федора Андреевича Лизогуба, Профессор Василенко, министр народного просвещения, ученый, историку: кадет. Он обладал всеми качествами и недостатками наших профессоров. Он, кажется, всю жизнь провел на Украине, во всяком случае, в области исторических исследований, — насколько, я знаю, посвятил себя исключительно ей. Работал очень много. С украинским вопросом основательно ознакомлен, но, как всякий честный человек, не мог отрицать значения русской культуры и выбросить из обихода Пушкина, Толстого, Достоевского, другими словами, относился к украинству сознательно, без шовинизма и без всякой нетерпимости. Николай Прокофьевич, повторяю, много работал, но я его обвиняю в том, что он все хотел обновить состав своих ближайших помощников и так и не обновил. Я думаю, что тут играла роль его врожденная мягкость. А из-за этого у него в министерстве было много элементов, которые шли вразрез с его указаниями.

Его область была высшие учебные и научные заведения, по крайней мере, мне казалось, что этому отделу он уделял больше времени и внимания. Я меньше видел в нем стремления поднять и улучшить нашу среднюю и низшую школу, хотя и в этой области, сравнительно, скажем, с работой при старом режиме, было сделано много. Он был кадетом чистейшей воды, и это мне. Не нравилось в нем. В общем же, иметь такого министра народного просвещения все же была находка, так как по своим национальным убеждениям он был, по-моему, вполне подходящим человеком.

Антон Карлович Ржепецкий с первого дня моего Гетманства до последнего занимал должность министра финансов. Прежде был членом Думы, председателем земледельческого синдиката и 5 лет просидел в банках. Я думаю, он польского происхождения, по крайней мере, его фамилия на это указывает, да и тип у него польский, но он православный и по своим убеждениям мало подходит к полякам. Человек он неглупый; но односторонний. Он всю свою жизнь провел в банках и, очевидно; имел дело только с людьми буржуазного склада ума, Поэтому у него так выходило, что кроме так называемых буржуев, никого нет. Все остатное Для него не существовало. В политическом отношении он был слишком правый, например, в вопросе аграрной реформы он был неумолим, никаких реформ не нужно, земля естественно перейдет мелким хлеборобам. Политического значения этой реформы он не признавал. Помню, раз как-то в совете министров, когда были затронуты интересы помещиков при проведении какого-то закона, он встал и хотел проситься в отставку. Он земельного вопроса просто не выносил. Он представлял, так сказать, правое крыло совета министров. Его наши доморощенные и приезжие из России финансисты (а таких было немало) очень критиковали за его финансовую политику. Я думаю, в общем, при всех неотъемлемых качествах Ржепецкого, они были правы. Он был слишком большим провинциалом; чувствовалось, что здесь требовался человек совсем другого размаха. Антон Карлович был бы прекрасным директором даже крупного провинциального банка, но не далее. Прекрасный хозяин. Я верил, да и теперь убежден, что он упорядочил финансы. Был очень бережлив. С немцами и австрийцами, на нас наседавших, он спорил и не сдавался, а когда уж приходилось что-нибудь уступить, так как те становились агрессивными и грозили ему какими-нибудь новыми бедами, нужно было видеть, насколько каждая такая уступка была ему неприятна. Когда посол Мумм{180} или граф Форгач{181} приходили ко мне с какими-нибудь подобными требованиями, я всегда был очень рад призвать Ржепецкого и поговорить с ним, так как знал, что найду в нем энергичного союзника. Но и у него была слабость — это облает ной Союз Землевладельцев и Прогофис. Он их всегда защищал, и думаю, что большого сопротивления эти союзы у министра финансов не находили. Как я уже говорил, он был у меня и умел убеждать, особенно своей настойчивостью, других, благодаря этому в совете министров пользовался значением. Хотя он и обижался, когда его подозревали в искреннем желании создать Украину, я убежден, что, взявшись за дело, он работал честно… Профессор Вагнер — министр труда, к сожалению, не обладал способностью убеждать своих коллег в правоте своих мнений, не пользовался никаким влиянием в совете министров. Говорил длинно, тягуче, в большинстве случаев, не строго