Вахтанг Теймуразович Кіпіані - Справа Василя Стуса. Збірка документів з архіву колишнього КДБ УРСР, Вахтанг Теймуразович Кіпіані

автобус. Промелькнули лица шахтеров. Через несколько минут они сменят своих товарищей в забое. И пойдут на-гора вагонетки, груженные рудой. Родине нужен драгоценный металл. Чувство сопричастности с жизнью страны, с ее заботами и делами заставляет каждого из них в третьем году пятилетки работать с особым напряжением.

Меня постигла неудача — Василя Стуса в поселке не было. Ему разрешили выехать на несколько дней на «материк» проведать тяжелобольного отца.

Разыскиваю людей, с которыми Стус работает и среди которых живет. И они мне многое рассказывают.

— Василь Стус? — удивился шахтер Е. Сонников. — Так он у нас на руднике вместо клоуна. Что-нибудь да выкинет. Историю с рукавицами не слышали? Не то потерял он их, не то истрепал раньше срока. В позу встал: «Аванс буду получать только в рукавицах!» Это вместо того, чтобы к мастеру обратиться либо к бригадиру. Любую мелочь в степень возводит. Все недовольство свое высказывает.

— У меня как-то ангина случилась. Простыл. Узнал Стус об этом, забегал: «Земляк, я тебя вылечу! Есть у меня кубики бульонные. Выпьешь — куда болезнь денется». Принес он эти самые заграничные кубики из ФРГ. Подумал я: может, действительно помогут? А больше любопытство разбирало. С трудом проглотил бульон — такая дрянь. Ленинградские куда вкуснее. А с ангиной врачи помогли справиться, — рассказывает бригадир Михаил Дмитришин.

О Василе Стусе рассказывали и В. Парников, который, проживая вместе с ним в одной комнате, не вынес повседневного общения, сбежал, и Н. Карлова, и многие другие. Одни отзывались о нем с насмешкой, другие — с презрением, третьи — с возмущением.

Вот лишь некоторые выдержки из бесед:

— Фанатик. До какой степени набит враждебной идеологией, что диву даешься.

— Какие-то знакомства у него с заграницей. Посылки получает. Из ФРГ, Канады. Было бы в них что путное, а то овсянку, рис, чай, сухое молоко, супы-концентраты шлют в пакетиках. А однажды сорочку получил. Спрашиваю: кто это тебя все радует? А он: «В Англии мой сборник стихов вышел, почитатели моего таланта прислали». Ишь, какие почитатели заботливые — даже размер воротника знают…

— Идет однажды с почты. Довольный такой. Посылку тащит. Спрашиваю: «Что это тебе все шлют?» А он с гордостью такой отвечает: «Это то, за что я продаюсь!» Уж продавался бы, так подороже. А то за овсянку…

— Друзей у него на руднике нет. Живет в общежитии, а всех жильцов пьяницами называет. Мол, «кубло», а не общежитие. А «кубло» в переводе с украинского значит притон…

— Националист Стус. За «самостийную Украину» борется. Говорит, правда, что он не из тех националистов, которые после войны советских людей убивали. А я думаю так: все националисты одним миром мазаны…

— Профсоюзную карточку порвал. Месяца три проработал, потребовал путевку в профилакторий или в санаторий «Талая». Ему, конечно, отказали, так как ни на работе, ни в общественной жизни себя не проявил. Тогда встал в позу обиженного. Мол, вашим профсоюзом только пол подметать. А когда несчастный случай с ним произошел — упал по собственной вине со второго этажа да узнал, что ему, как нечлену профсоюза, за время болезни будет лишь половина зарплаты выплачена, так куда все принципы делись. Умолял восстановить в профсоюзе. Мол, погорячился, простите. Деньги оказались для него дороже убеждений. Восстановили, оплатили больничный полностью. Больше 1200 рублей получил…

— Объявил голодовку. А через два дня на работу в забой пришел с торбой, набитой всякой снедью. Шахтеры его салом угостили — облизывался: какое, мол, вкусное! А до того все объяснял, что жирное ему есть нельзя. Что-то у него с желудком. Да и эти два дня вряд ли голодал. Все смеялись над ним: галеты, мол, заграничные потихоньку жует да заграничным бульоном запивает.

— В канун Дня Победы встреча наша произошла. Я говорю: с праздником, Василий Семенович! За победу нашу и выпить не грех. А он с вызовом: «Если и выпью в этот день, то не за вашу победу, а за свои поражения». Вот гусь!

— При первой же встрече с людьми объявляет: «Я — политический ссыльный. За права человека борюсь и страдаю за свои убеждения». А какие нам еще права нужны? Разве хоть в одной капиталистической стране даны такие широкие права трудящемуся человеку, как в нашей?..

— Все о правах толкует. Мол, нет их у нас. А вот об обязанностях — ни слова. Видно, тяготят они его…

— «Ваша Конституция!» А я ему: «Не ваша Конституция, Василий Семенович, а наша! Вы ведь в нашей стране живете, всеми правами с младенчества пользуетесь». Но ему разве втолкуешь… Нет, не наш он человек, не советский…

— «Я — поэт. В европейском пенклубе состою…»

— «Я — литератор…» «Я — журналист…» «Я — учитель…» Так кто же он в действительности?

— А работник из него никудышный. Больше говорит, чем работает. Все возмущается, что труд машиниста скрепера тяжелый. А у нас туда чаще всего пенсионеров ставят. Нажимай на кнопки да следи, чтобы трос не запутался, — и вся работа. За полтора года, что Стус у нас, настоящим проходчиком можно стать. А ему все одно — выполнит бригада план или нет. Напился однажды. Оштрафовали его. Кричит: «Несправедливо наказали!»

— Бьет себя в грудь: «Пострадал за народ, за рабочих!» И смех, и грех…

Ни одного теплого или хотя бы сочувственного слова не услышала я в адрес Стуса. Не встретила никого, кто одобрительно отозвался бы о поведении «борца за справедливость», «борца за демократию», «борца за права человека».

Так передо мной во всей полноте вырисовывался образ человека, которому ненавистно все советское — люди, порядки, законы. Но об этом — в следующей статье.

А. СУПРЯГА

2. Чужой среди своих

Василь Семенович Стус появился на руднике им. Матросова полтора