Мопассан - Милый друг, Мопассан

формальное согласие.

Дюруа работал не покладая рук и тратил мало, стараясь накопить немного денег, чтобы ко дню свадьбы не остаться без гроша, так что теперешняя его скупость равнялась его былой расточительности.

Прошло лето, затем осень, но ни у кого по-прежнему не возникало никаких подозрений, так как виделись они редко и держали себя в высшей степени непринужденно.

Однажды вечером Мадлена, глядя ему прямо в глаза, спросила.

- Вы ничего не говорили о нашем проекте госпоже де Марель?

- Нет, дорогая. Я обещал вам хранить его в тайне, и ни одна живая душа о нем не знает.

- Ну, теперь можете ей сказать. А я сообщу Вальтерам. На этой же неделе. Хорошо?

Он покраснел:

- Да, завтра же.

- Если хотите, - медленно отведя глаза в сторону, словно для того, чтобы не замечать его смущения, продолжала она, - мы можем пожениться в начале мая. Это будет вполне прилично.

- С радостью повинуюсь вам во всем.

- Мне бы очень хотелось десятого мая, в субботу. Это как раз день моего рождения.

- Десятого мая, отлично.

- Ваши родители живут близ Руана, да? Так вы мне, по крайней мере, говорили.

- Да, близ Руана, в Кантле.

- Чем они занимаются?

- Они... мелкие рантье.

- А! Я мечтаю с ними познакомиться.

Дюруа, крайне смущенный, замялся:

- Но… дело в том, что они…

Затем, внушив себе, что надо быть мужественным, решительно заговорил:

- Дорогая! Они крестьяне, содержатели кабачка, они из кожи вон лезли, чтобы дать мне образование. Я их не стыжусь, но их… простота… их… неотесанность… может неприятно на вас подействовать.

Она улыбалась прелестной улыбкой, все лицо ее светилось нежностью и добротой.

- Нет. Я буду их очень любить. Мы съездим к ним. Непременно. Мы еще с вами об этом поговорим. Мои родители тоже были простые люди… Но они умерли. Во всем мире у меня нет никого... кроме вас, - добавила она, протянув ему руку.

Он был взволнован, растроган, покорен, - до сих пор ни одна женщина не внушала ему таких чувств.

- Я кое-что надумала, - сказала она, - но это довольно трудно объяснить.

- Что именно? - спросил он.

- Видите ли, дорогой, у меня, как и у всякой женщины, есть свои… свои слабости, свои причуды, я люблю все блестящее и звучное. Я была бы счастлива носить аристократическую фамилию. Не можете ли вы, по случаю нашего бракосочетания, сделаться… сделаться дворянином?

Теперь уже покраснела она, покраснела так, словно совершила бестактность.

- Я сам об этом подумывал, - простодушно ответил Дюруа, - но, по-моему, это не так-то легко.

- Почему же?

Он засмеялся.

- Боюсь показаться смешным.

Она пожала плечами.

- Что вы, что вы! Так поступают все, и никто над этим не смеется. Разделите свою фамилию на две части: «Дю Руа». Очень хорошо!

- Нет, нехорошо, - с видом знатока возразил он. - Это слишком простой, слишком шаблонный, слишком избитый прием. Я думал взять сначала в качестве литературного псевдонима название моей родной деревни, затем незаметно присоединить ее к фамилии, а потом уже, как вы предлагаете, разделить ее на две части.

- Ваша деревня называется Кантле? - спросила она.

- Да.

Она призадумалась.

- Нет. Мне не нравится окончание. Послушайте, нельзя ли чуть-чуть изменить это слово… Кантле?

Госпожа Форестье взяла со стола перо и начала выписывать разные фамилии, всматриваясь при этом в их начертание.

- Готово, смотрите, смотрите! - неожиданно воскликнула она и протянула ему лист бумаги, на котором стояло: «Госпожа Дюруа де Кантель».

- Да, это очень удачно, - подумав несколько секунд, заметил он с важностью.

- Дюруа де Кантель, Дюруа де Кантель, госпожа Дюруа де Кантель. Чудесно! Чудесно! - в полном восторге повторяла г-жа Форестье.

- Вы увидите, как просто все к этому отнесутся, - уверенно продолжала она. - Только не надо терять время. Потом будет уже поздно. Свои статьи вы с завтрашнего же дня начинайте подписывать: «Дюруа де Кантель», а заметки - просто «Дюруа». Среди журналистов это так принято, и ваш псевдоним никого не удивит. Ко дню нашей свадьбы мы еще кое-что изменим, а друзьям объясним, что до сих пор вы отказывались от частицы «дю» из скромности, что к этому вас вынуждало занимаемое положение, а может, и вовсе ничего не объясним. Как зовут вашего отца?

- Александр.

- Александр, Александр, - несколько раз повторила она, прислушиваясь к звучанию этого слова, потом взяла чистый лист бумаги и написала:

«Господин и госпожа Александр Дю Руа де Кантель имеют честь сообщить вам о бракосочетании их сына Жоржа Дю Руа де Кантель с госпожой Мадленой Форестье».

Она издали взглянула на свое рукописание и, довольная эффектом, заявила:

- При известной сноровке можно добиться чего угодно.

Выйдя от нее с твердым намерением именоваться впредь «Дю Руа» и даже «Дю Руа де Кантель», он почувствовал, что вырос в собственных глазах. Походка у него стала еще более молодцеватой, голову он держал выше, а его усы были теперь особенно лихо закручены, - так, по его мнению, должен был выглядеть дворянин. Он находился в таком приподнятом состоянии, что ему хотелось объявить первому встречному:

- Меня зовут Дю Руа де Кантель.

Но, вернувшись домой, он с беспокойством подумал о г-же де Марель и тотчас же написал письмо, в котором назначил ей свидание на завтра.

Затем, с той же врожденной беспечностью, благодаря которой он ко всему относился легко, Дюруа махнул на это рукой и начал писать бойкую статью о новых налогах, которые он предлагал установить в целях укрепления государственного бюджета.

За частицу, указывающую на дворянское происхождение, он считал нужным взимать сто франков в год, а за титул, начиная с баронского и кончая княжеским, от пятисот до тысячи франков.

Подписался он: «Д. де Кантель».

На другой день из «голубого листочка», посланного ему любовницей, он узнал, что она будет у него в час.

Дюруа ждал ее с некоторым волнением; он решил сразу приступить к делу, сказать ей все напрямик и только потом, когда острая боль пройдет, привести убедительные доводы, объяснить ей, что он не может оставаться холостяком до бесконечности и что раз г-н де Марель упорно не желает отправляться на тот свет, то ему пришлось подумать о законной супруге.

И все же ему было не по себе. Когда раздался звонок, у него сильно забилось сердце.

Она бросилась к нему:

- Здравствуй, Милый друг!

Холодность его объятий не укрылась от г-жи де Марель.

- Что с тобой? - внимательно посмотрев на него, спросила она.

- Сядь, - сказал он. - Нам надо серьезно поговорить.

Не снимая шляпы, а лишь приподняв вуалетку, г-жа де Марель села в ожидании.

Дюруа опустил глаза - он собирался с