Леся Українка - Том 6

родителей, так это у них, можно сказать, своего рода суеверие. Тогда дети и ближайшие на-следники покойных собирают все своє самое последпее, а если и этого не хватает, то берут в долг у соседнего помещика, Ну вот и входят по уши в долги: его преподо-бию господину пастору они должны, должны и тостеру и всем прочим, кто бывает на похоронах. В долг берутся и угощение, и вино, и все прочее, что полагается. Нет-нет, хоть я и одобряю сыновнюю почтительность, но уж никак не одобряю того, чтобы потомки усопших всю свою жизнь пребывали в долгах.

Коммивояжер. Но, позвольте, ведь пастор дол-жен же отговаривать их от этого!

В и г а н д. Покорнейше прошу извинения, господин, здесь я принужден высказать опасение, что каждая маленькая община имеет свой храм божий и должна со-держать своє преподобне — пастора. Па таких-то имен-но больших похоронах высокое духовенство и имеет свой самый лучший доход. Чем блистательнее обставляются такие похороны, тем больше пожертвований течет на храм божий. Кто знаком со здешними рабочими условия-ми, тот может утверждать с достоверною точностью, что их преподобия неохотно терпят тихие и скромные похо-роны.

X о р н и г (входит; маленький кривобокий старик, тря-пичник; через плечо одета лямка). Добрый день! Рюмоч-ку простой, пожалуйста. Ну, фрау Вельцель, пе найдет-ся ли у вас тряпочек? Милая барышня, у мепя в тележке разного товару много, не желаете ли ленточек, тесемочек, подвязочек, булавочек, шпилечек, крючков с петельками? Все, что хотите, отдам за пару тряпок. (Изменившимся голосом.) Из тряпочек сделают хорошенькую беленькую бумажечку, а на той бумажечке женишок напишет вам письмецо.

Анна. Покорно благодарю, я в женихах пе пужда-юсь!

Фрау Вельцель (продолоісает гладить). Вот ка-кая девчонка, о замужестве и слышать пе хочет.

Коммивояжер (вскакивает, по-видимому, прият-но пораженный, подходит к накритому столу и протяги-вает Анне руку). Вот это умпо, барышня! Позвольте пожать вашу ручку. Берите с меня пример. Останемся-ка лучше свободными!

Анна (сильно покраснела, дает ему руку). Да ведь вы уже женаты.

Коммивояжер. Сохрани боже! ото я только делаю вид. Вы так думаете потому, что у меня на руке коль-цо. Это я его одеваю для того, чтобы оградить свою обаятельную личность от непрошенных авансов. А вас вот я не боюсь. (Он кладет кольцо в карман). Ну скажите же серьезно, барышня, неужели вы и вправду не хотите хоть немпожечко выйти замуж?

Anna (качает головой). Ну вот еще!

Фрау Вельцель. Она останется в девушках или выйдет за какую-нибудь редкостную птицу. Она у нас очень разборчива.

Коммивояжер. Ну что ж! Чего не бывает на свете? Один богатый помещик в Силезии взял за себя горничную своей матери, а богатый фабрикант Дрейсигер ведь тоже женидся на дочери сельського старости. Та и не сравнится с вами по красоте, барышня, а разъез-жает теперь в важных экипажах с ливрейными лакеями на запятках. Разве этого не бывает? (Ходит по комнате, подтягиеаясьи переминаясь с ноги на ногу.) Я бы выпил теперь чашечку кофе.

Входят Анзорге и старый Баумерт. У обоих по тюку с пряжей. Стараясь не делать шума, они подходят к Хорнигу и скромно садятся за один стол с ним.

Вельцель. Здравствуй, дядя Анзорге. И ты опять показался на свет божий.

X о р н и г. И ты, наконец, вылез из своего закоптело-го гнезда.

Анзорге (чувствует себя неловко). Я опять наду-мал сходить за пряжей.

Старый Баумерт. Он таким способом за де-сятыо грошами гонится.

Анзорге. Да вот, хочешь не хочешь, приходится. Плести корзинки тоже толку мало.

В и г а н д. Конечно, это лучше, чем ничего. Я очень хорошо знаком с Дрейсигером. Ведь он для того только и старается, чтобы вам было занятие. На прошлой неделе я выставлял зимние рамы у него в квартире. Так мы с ним говорили об этом. Он ведь делает это только из со-страдапия.

Анзорге. Да-да, так-так.

Вельцель (подает ткачам по рюмке водки). Вот вам. А ну-ка скажи, Анзорге, сколько времени ты уже не брился? Вот тому господину очень хочется это знать.

Коммивояжер (кричит Вельцелю). Ах, господин Вельцель, ведь я этого не говорил. Господин мастер ткац-кого ремесла только и бросился мне в глаза своей почтен-ной наружностью. Такие богатырские фигуры теперь не часто встречаются.

Анзорге (в смущении чешет себе затылок). Да-да, так-так.

Коммивояжер. Такие сильпые люди — истинные сыны природы, теперь попадаются очепь редко. Все мы слишком искалечены культурой. А мне вот еще доставля-ет удовольствие такое первобытное состояпие. Какие пу-шистые брови, какая густая борода...

X о р н и г. Послушайте, почтеппьтй господин, у отих людей не хватает денег па цирюльпика, а па бритву и по-давно. Что растет, то и растет. На человеческую наруж-ность им тратить не из чего.

Коммивояжер. Послушайте, милейший. Я насчет этого ничего не говорю... (Тихонько к хозяину.) Можно предложить волосатому человеку кружку пива?

Вельцель. Нет, этого никак не возможно. Он ни за что не возьмет. У него єсть свои пресмепіпые причуды.

Коммивояжер. Ну, так пе надо. Вы позволите, барышня? (Садится за стол, покрытый скатертью.) Я вас уверяю, с тех пор, как я сюда вошел, я не могу глаз от-вести от ваших волос. Какие они мягкие, какие густые! Какой у них прелестный матовый блеск! (От восхищения целует пончики своих пальцев.) А цвет-то какой! Словно спелая рожь. Когда вы приедете с вашими волосами в Берлин, вы там произведете настоящий фурор. Parole d’hon-neur!, с такими волосами вы можете явиться прямо ко двору. (Отклоняется на спинку стула и любуется волосами Анны.) Великолепно, одно слово, великолеппо!

Виганд. Из-за этих волос ей даже дали презабавпое прозвище.

Коммивояжер. Какое же имеппо?

Анна (все время хихикает себе nod нос). Ах, да вы не слушайте!

X о р н и г. Ведь вас называют лисой, правда?

Вельцель. Ну, будет вам! Вы окончательно вскру-жите голову моей девчонке. Уж без того у нее много вздору в голове. Сегодня она желает вьійти за графа, а завтра и графа ей уже мало — подавай ей князя!

1 Честное слово.

Фрау Вельцель. Да полно тебе чернить девушку, Вельцель! Какое же в том преступление, коли человек добивается лучшего? Как ты рассуждаешь, так рассужда-ют далеко не все. И было бы очень плохо, если бы все так рассуждали: тогда каждый сидел бы всю жизнь на своем месте и никто бы не двигался вперед. Если бы де-душка Дрейсигера рассуждал так же, то он навеки и остался бы бедным ткачем.