Тарас Григорович Шевченко - Кобзар

солнышко горит. Пришла весна, и двор пустынный Вдруг оживился, все кипит Веселой жизнью, как бывало. Приехал дидыч на покой. Чету страдалиц разлучили: Оксана в доме заперта, А одинокую слепую Одеть велели и прогнать С наказом строгим: не шататься Вокруг господского двора. И рада, бедная, была, Что так сбылося, как мечтала. «Теперь,- так думала слепая,- Теперь Оксаночка моя Укрылася от непогоды, Будет счастливою…» И шла С любимой песней из села, Из обновленного села, Моля небесную царицу, Да благо дщерино хранит… Оксана грустная сидит В роскошно убранной светлице, Одета бархатом, парчой, И не любуется собой Перед большими зеркалами. Проходят месяцы за днями; Как панне, все готово ей, И ходит сторож у дверей. Сам дидыч сласти ей приносит, Дарит алмазом, жемчугом И на коленях ее просит Не звать ни паном, ни отцом…. Зачем все это?! И рыдала… Запел весною соловей, Запел не так, как он, бывало, Поет пред утренней зарей, Когда малюточка Оксана, Пока покоилось село, Шалашик делает с бурьяну, Чтоб маму солнце не пекло,- Когда ходила умываться Она в долину, и потом Барвинком, рутой наряжаться, И ненароком повстречаться С черночупринным козаком. Печальный вечер ночь сменила Еще печальней. Тяжко ей, Она сидела и грустила О прошлой бедности своей, И слышит: песню за оградой Знакомый голос ей поет Печально, тихо:

«Текла речка в чистом поле, Орлы воду пили; Росла дочка у матери, Козаки любили. Все любили, все ходили И все сватать стали, И одного между ими Козака не стало. Куда скрылся, дивилися, И никто не знает. Поселился в темной хатке За тихим Дунаем».

Оксана молча трепетала, Ей каждый звук рождал мечту. «Он не забыл,- она шептала,- Он не покинет сироту…» За каждым звуком вылетает Из сердца черная тоска, Она себя воображает Уже в объятьях козака. Уже за садом, за оградой, Уже на поле… воля… рай…. «Держи, держи! Лови, стреляй!» - Раздался хриплый голос пана, И выстрел поле огласил. «Убили! - вскрикнула Оксана.- Убили! Он меня любил. Любил!..» И замертво упала. То был не сон. То пел козак, Удалый, вольный гайдамак. Оксана долго дожидала Любимца сердца своего И не дождалася его. Отрадный звук не повторился, Надежды вновь не прошептал, Он только снился, часто снился, И юный разум разрушал Мечтой бесплодною.

«Птицы вольные, сестрицы, Полетите в край далекий, Где мой милый, кароокий, Где родная край дороги! Болят руки, болят ноги, А я долю проклинаю С поля воли дожидаю!»

Так пела бедная Оксана Зимой в светлице у окна. Неволя стерла цвет румяный, Слезою смылась белизна. «Быть может, здесь,- она шептала, Зимой проснулась мать моя, А я… дитя ее… а я…» И, содрогаясь, замолчала. Темнело поле, из тумана Луна кровавая взошла; Взглянула с трепетом Оксана И быстро молча отошла От неприветного окна, Страшась кровавого светила…. Завыли псы, рога трубили, И шум, и хохот у ворот - Охота с поля возвратилась, И пан к страдалице идет Бесстыдно пьяный… Слепая, бедная, не знала Недоли дочери своей, С чужим вожатым спотыкалась Меж неприязненных людей. Ходила в Киев и Почаев Святых угодников молить И душу страстную, рыдая, Молитвой думала смирить. И возвратилася зимою В село страдания тайком. Сердце недобрым чем-то ныло, Вещало тайным языком Весть злополучия и горя. Со страхом в сердце и тоскою Тихонько крадется она Давно изведанной тропою; Кругом, как в гробе, тишина; Печально бледная луна С глубокой вышины сияла И белый саван озаряла На мертвой грешнице земле. И вдруг открылася вдали Картина страшная пожара. Слепая, бедная, идет, Не видя наших зол и кары, И очутилась у ворот, Весною кинутых. О боже! Что она слышит? Треск, и гром, И визг, и крик, и гул протяжный, И жаром хлынуло в лицо. Она трепещет. Недалеко Вдруг слышит голос… Боже мой! Чей это голос ты узнала? Узнала… страшно… то Оксана! На месте том, где столько лет Они вдвоем, грустя, сидели, Она, несчастная, сидит; Едва одетая, худая, И на руках, как бы дитя, Широкий нож в крови качает. И страшно шепчет: «Молчи, дитя мое, молчи,- Пока спекутся калачи, Будем медом запивать, Будем пана поминать».

(Поет).

«А у пана два жупана, А третяя свыта, За то пана Утром рано В дуброве убито. А убили гайдамаки, Жупаны делили: Тому жупан, тому жупан, А третьему свыта. И остался без свыты пан, В снег белый зарытый. Ай да и гайдамаки!»

Слепая

Оксано! Где ты?

Оксана

Ах, молчи! Дай убаюкать мне сынка!

(Поет).

«Баю, баю, дитя мое, В дремучем лесу, А я тебе с поля волю, Долю принесу.

Баю, баю, дитя мое, Во сыром бору, А я пойду погуляю, Ягод наберу.

Баю, баю, дитя мое, Край битой дороги, Переломят люди руки И белые ноги.

Баю, баю, дитя мое, У гробу дубовом, Полиняют кари очи И черные брови.

Усни, дитя, усни, дитя, Усни ты навеки, А я одна на базар пойду, У жида крови наточу И тебя полечу».

А… уснул! Теперь возьми. У! какой черный… посмотри!

Слепая

Оксано! Где ты? Что с тобою?

Оксана

(быстро подходит к ней)

А ты где ходишь? Посмотри, Какой веселый пир у пана! Да пан не будет пировать - Я уложила его спать. Тебя одной недоставало. Я подожгла, пойдем плясать.

(Поет и медленно пляшет).

«Гой, гой, не беда! Слезы тоже вода, Слезы гасят печаль, А печали мне жаль, Жаль мне грусти моей, Жаль подруги моей, Моей черной тоски».

Моей… моей… Ах нет, не то… Теперь так весело, светло, А я как будто на поклонах.

(Поет и пляшет).

«Посеяла лебеду на беду, А долина калиною поросла; А у меня, красавицы, Змии-серьги в ушах. Через плечи висят, И шипят, и шипят. Козак верно любил, Козак серьги дарил. Мать в могиле спала, А я, знай себе, шла. Шла дорогой большой; А за мной, все за мной По четыре, по три Косари, косари, Бурьян косят, поют…»

Слепая

Оксано бедная, молися, Молися богу, ты поешь Все песни страшные такие!

Оксана

А ты смеяться, мамо, хочешь? Э, полно, мамо, столько лет Ты хохотала, я смеялась, - Поплакать можно одну ночь.

Слепая

Дитя мое, моя ты дочь! Опомнись, грех тебе, Оксано, Ты насмеялася.

Оксана

Кто? Я? Не насмеялася! Смотри, Смотри, как падают стропила. Гу!.. гу!.. гу!.. Ха-ха-ха-ха! Пойдем плясать, его уж нет, Он не разлучит нас с тобою.

(Поет и пляшет).

«По дороге осока, А в болоте груши, Полюбила козака, Запродала душу.