Леонід Добрянський - Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський

Они отошли за угол здания. Дрожащими руками, торопясь, Марк Евсеевич отсчитал деньги и передал их «зэку». Тот схватил их, отдал Марку Евсеевичу сверток и юркнул за строение.

Марк Евсеевич, пройдя с десяток метров, развернул бумагу и... вместо бостона увидел мешковину, к краю которой была пришита полоска бостона. Марк Евсеевич бросился туда, куда убежал обманщик. Но где там! Того и след простыл.

Стыд! Позор! Убыток! Никому и сказать нельзя, так как покупать что-либо у заключенных было запрещено. Мрачнее тучи приехал домой Марк Евсеевич. Наверно, хорошую головомойку устроила ему жена. Дня три после этого случая он ходил мрачный. А хуже всего то, что стал посмешищем - шила в мешке не утаишь. Через жену или болтливую соседку, но все на строительстве узнали, как Марк Евсеевич покупал у «зэка» бостон и что из этого вышло. Корысть в сочетании с хитростью - качества характера Марка Евсеевича - сослужили ему плохую службу и впоследствии: уличенный в каких-то неблаговидных финансовых махинациях, он был уволен со службы на стройках МВД.

В проектное бюро, в производственно-технический отдел и непосредственно на производство продолжали поступать на работу инженерно-технические кадры. Кажется, правительство имело намерение сберечь специалистов-строителей для работы в послевоенное время по восстановлению разрушенного войной хозяйства. Я купил неплохую карту европейской части СССР и регулярно отмечал на ней положение на фронтах. А положение было тяжелое.

Инженеров в проектном бюро было столь много, что они не были достаточно загружены. Это я чувствовал по себе. Мне поручили расчет устойчивости бетонной водосливной части плотины, и я эту небольшую записку «обсасывал» со всех сторон, так как меня не торопили. Шел трудный выбор типа самой плотины. Главный инженер управления «Широкстроя» Разин подошел в тот угол, где за столами расположились Ягодин и я, и медленно прочитал заглавие составленной мной записки на устойчивость бетонного водосливного участка плотины. Ягодин сказал: «Это первая записка, которая поступила в отделение поверок так хорошо оформленной». - «Положим, записка оформлена посредственно», - возразил я. Мне стало стыдно за глупую выходку Ягодина. Противный субъект этот Ягодин! Он остался один в отделении поверок и ведет себя так, как будто осуществляет патронаж по отношению ко мне.

Проектантам необходимо было выбрать один из двух типов плотины - либо арочную железобетонную, либо каменно-набросную. Проект арочной плотины выдвинул начальник строительства В. Д. Журин, каменно-набросную отстаивал появившийся в производственно-техническом отделе молодой инженер Н. А. Maлышев. Хотя каменно-набросная плотина была более трудоемкой, но производственное бурение основания будущей плотины показало, что там большой толщей залегают окаменевшие глины - аргиллиты, которые не могут быть надежным основанием для арочной плотины. Варианты типа плотины были представлены на экспертизу в Москву и выбор пал на каменно-набросную с ее бетонной водосливной частью. Таким образом, проект Журина был отклонен, и ему ничего другого не оставалось, как подать в отставку и уехать в Москву. Впоследствии я узнал, что в Москве Журин возглавил кафедру гидравлики и гидромеханизации Московского инженерно-строительного института имени В. В. Куйбышева.

После выбора типа плотины работа в проектном бюро закипела с новой силой. Все инженеры включились в подготовку рабочих чертежей. Я принял участие в разработке водонепроницаемого слоя тела плотины - понура со стороны нижнего бьефа.

Так как в течение рабочего дня у меня было и свободное время, то я решил заняться разработкой одного способа расчета рам. В то время в среде проектировщиков-строителей получила распространение новинка - расчет рам способом последовательных приближений Кросса. Но он был применим только для несвободных рам, т. е. для рам с жестким закреплением всех узлов. Я решил распространить этот способ и на рамы со смещаемыми узлами. Идея была в голове, требовалось ее записать на бумаге, т. е. сделать расчет. Он потребовал много дней, так как над ним я работал урывками. Наконец расчет был готов, отпечатан. И тут я проявил, откровенно говоря, честолюбие: один экземпляр расчета я послал в Академию наук СССР. Мне ответили: «Ваша работа не является оригинальным трудом, а обобщением существующего способа расчета рам Кросса, и может быть помещена в журнале в виде статьи». В журнале «Гидротехническое строительство», куда я послал свою работу, не смогли ее напечатать «за неимением места». К этому времени была уже изобретена ЭВМ, на которой система N-уравнений со многими неизвестными решалась в течение долей секунды, и мой расчет рам оказался никому не нужным.

Что касается быта, то жить в комнате с протекающим потолком было крайне неудобно, и мы - Васильев, Корытов и я - потребовали от начальника ЖКО переселить нас в другое помещение. Корытов выбрал «хибару», я - комнату в частном доме; куда поселился Васильев - не помню.

Моей новой хозяйкой была вдова с двумя детьми - мальчиками 12-ти и 4-х лет и матерью-старухой. Четырехлетнего малыша звали Шурик. Он был общительным, стал звать меня - «Магадил», а потом - «дядя Мися». Каждый день, утром, заходя в мою комнату, осведомлялся: «Дядя Мися, вона́ кочила?» (война кончилась?). Так как у Шурика не было ботинок и штанов, то он целые дни проводил в беседах с бабушкой, бывшей для него непререкаемым авторитетом.

Старший мальчик вдовы вызвал у меня неприязнь: самовольно, без моего разрешения, взял мои багажные ремни и испортил их. Оказалось, что этот мальчик болен туберкулезом. Он сказал, что их отец умер от туберкулеза и он тоже умрет от этой болезни, когда вырастет: так сказал ему доктор. Откровение ребенка насторожило меня, и я решил, насколько возможно, избегать контактов с этой семьей.

Окончание войны застало меня живущим в квартире вдовы. Вот моя запись из дневника:

«9 мая 1945 года. Сегодня - день победы. Наконец-то! Кончилась мрачная ночь войны, настал день, о котором так мечталось четыре года! Теперь жизнь начнется другая, настоящая жизнь!».