Леонід Добрянський - Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський

В моей жизни было несколько случаев, когда я был на волосок от смерти. Из них мне более других запомнились два. Один я описал в главе «Военная служба» - о том, как мой товарищ чуть не застрелил меня. Другой случай был много позже, во время войны, в Кизеле. По железнодорожной колее шел паровоз, толкая впереди себя вагон. Я почему-то бросился перейти колею всего в нескольких метрах от вагона. Замедли я шаг или споткнись, меня бы перерезало.

С наступлением весны и теплых дней оживал и наш клуб. По вечерам в большом зале начинались киносеансы, которые привлекали взрослое население поселка. Клуб был также средоточием культурной и общественной жизни. В нем проходили собрания, устраивались лекции. Из Москвы приезжали видные политические деятели, которые делали доклады о международном положении. А оно в то время - 1938-1939 годы - было сложным. Помню доклад представителя Комиссариата иностранных дел Уманского, впоследствии - посла СССР в Соединенных Штатах Америки. В то время уже шла гражданская война в Испании. Как бы вскользь в газетах промелькнуло сообщение о потоплении нашего парохода, который вез продовольствие и оружие для испанского народа, фашистской подводной лодкой. Докладчик Уманский говорил о возросшей военной опасности для Советского Союза в связи с приходом к власти фашистов в Германии. Докладчик давал понять, что наши Вооруженные Силы настолько мощны, что в состоянии успешно отразить наступление врагов на двух фронтах. Говорил, что наша авиация - самая сильная в мире. Да и газеты наши изо дня в день то же самое твердили. Увы, это было бахвальство, самообман, санкционированный свыше. Уже во время войны в Испании выяснилось, что наши самолеты устарели по сравнению с немецкими. Но об этом не разрешалось ни говорить, ни писать.

К нам в Переборы приезжали нередко и артисты из Москвы. Помню концерт с участием известной в то время исполнительницы старинных русских романсов Изабеллы Юрьевой. Спетый ею с большим чувством романс-шедевр «Гори, гори, моя звезда» вызвал бурные овации слушателей.

Работники отделов Управления «Волгостроя» были большей частью семейные москвичи. Привыкшие к шуму и ритмам большого города, они тяготились жизнью в Переборах, удаленных не только от Рыбинска, но и от деревень. Чтобы избавиться от скуки, однообразия жизни, жители поселка каждый выходной день, в воскресенье, ездили в Рыбинск. Кто - что-то купить, ходили по открытым в то время магазинам, кто - развлечься, сходить в кинотеатр, ресторан, кто - встретиться со знакомыми, а кто и просто - походить по городу. Я тоже часто ездил в Рыбинск, ходил по магазинам.

Через некоторое время меня перевели из бригады Якубова, и начальник отделения Рыбинского шлюза Беньяминович назначил меня бригадиром группы, которая занималась выпуском рабочих чертежей водоприемника (подходной канал шлюза). В мою бригаду вошли инженеры Лушнов, Искандерян и техник-чертежник Ионова, на мой взгляд, довольно слабые работники. Но они были другого мнения о себе. В чертежах Искандеряна я находил много ошибок и заставлял его их исправлять. Искандерян сердился, начинал говорить с акцентом, коверкая от волнения русские слова. Я как-то поручил ему проверить чертежи Лушнова. Искандерян нашел там много ошибок, и это его обрадовало. Ошибки Лушнова как бы уравняли его с Лушновым...

Немало огорчений доставляла мне и Ионова. Она не имела достаточной квалификации, копировала чертежи на кальку с грубыми ошибками. Но она была женой председателя профкома проектного отдела Агильдиева, друга Беньяминовича. Несмотря на то, что я тщательно проверял чертежи, в них проскальзывали ошибки, и мне устраивала головомойки начальник работ Рыбинского шлюза Зильберштейн, маленькая, очень злая еврейка.

Помимо обязанностей проектировщика-бригадира, я также курировал арматурные работы на строительстве шлюза, был требователен, часто придирчив к качеству армирования, чем вызывал неприязнь прораба Авданина и мастеров. Те жаловались Зильберштейн. Из записей в моем дневнике за 5.05.1938 года:

«Зильберштейн... вчера вызвала меня в свой кабинет и задала головомойку. Основание для этого: поздно выданы чертежи для армирования блоков, наличие ошибок в чертежах. Если по-честному разбираться, то чертежи были выданы не поздно, а ошибки в них были незначительные. Во время разговора Зильберштейн как будто случайно обронила фразу: задержка в сдаче блоков по вине проектировщиков и, в частности, моей, повторяется все время и начинает казаться подозрительной. Она - член партии, орденоносец, знатный человек - может ни за что обвинить меня в чем угодно. А что я теперь? Беспартийный, бывший член партии».

Выдержки из моего дневника:

«5 апреля 1938 года было производственное совещание. Все шло по обычному шаблону - доклад начальника отделения Беньяминовича о работе в марте. В прениях Лушнов заявил, что я слишком «въедаюсь» в чертежи, когда их проверяю, и из-за этого пропускаю сроки их выдачи производству. Лушнова не поддержали Якубов и Беньяминович. После собрания я сказал Лушнову, что его заявление не обосновано и голословно. Если он может быстрее проверять чертежи, пусть предложит свой способ. Лицо Лушнова исказилось злобой, он ни с того, ни с сего заявил то, что давно вынашивал в своей голове: «Ваше отношение к Искандеряну можно сравнить с отношением англичанина к индусу!».

Мое положение как бригадира представляется довольно шатким, так как я, во-первых, бригадир недавно, а во-вторых, у меня неважные взаимоотношения с этой плаксивой бабой Ионовой и Искандеряном. Почему Лушнов выдвинут старшим инженером, ведь он не сильнее Искандеряна? Лушнов, мне кажется, создает, формирует против меня мнение людей в отделении. Условия и обстановка вокруг меня благоприятствуют его цели - изгнать меня из отделения».

В числе инженеров, переведенных из техотдела МВС в проектный отдел «Волгостроя», был Гавриил Николаевич Ягодин, о котором я уже писал. Любопытно, что за все время работы в проектном отделе в отделении поверок не было начальника, но было два заместителя начальника - Ягодин и молодой инженер Максимович. Чернилов не решался назначить Ягодина начальником отделения, зная его нерешительность, медлительность, боязнь принимать ответственные решения - качества, которые проявились в нем уже в техотделе МВС. Так как мне довелось довольно долго работать вместе с Ягодиным, то я более подробно обрисую характер и привычки этого человека, чем-то похожего на чеховского «человека в футляре».