Олександр Сергійович Подерв'янський - Король Літр

не придуманным армейскими карденами огородным пугалом, имя которому «ЧМО». Это был естественный бунт против циничного игнорирования традиций, ведь классический военный – это и есть самый красивый самец, гордый осеменитель покоренных народов, герой девичьих сновидений и детских игр. Предполагалось также, что враги, завидев нашего героя, немедленно перейдут на его сторону из чисто эстетических соображений (у него форма красивее). Вместо этого советскому военнослужащему предлагалось стать частью плохо одетого стада, не уважаемого собственным начальством и неуважающего самого себя. Впрочем, некая иррациональная загадка, казалось, была в самой природе этой армии. Для чего она именно такая, что это за военная тайна, которую знают большевики? Все это мне захотелось узнать осенью 76-го. В это время я как раз морочил голову двум девушкам сразу. Девушки требовали серьезных отношений, и малодушный побег в армию представлялся заманчивым сафари. «Я больше не буду все эти «сю-сю» и «ля-ля», а потом брехня по телефону, девичьи слезы и опять" сю-сю", – думал я. Вместо этого я буду ломать головой кирпичи, стрелять из базуки, а потом, слегка запыленный, сидеть на броне танка с моими новыми мужественными друзьями, и девушки будут бросать в нас цветами. Действительность, как всегда, оказалась интереснее и хуже.

«Есть ли среди вас узбеки?» – полюбопытствовал маленький кривоногий сержант, когда мы, третья рота, выстроились в проходе между кроватями. Узбеки были. Два самых наивных вышли из строя: может быть, они думали, что сейчас им дадут медаль только за то, что они узбеки. Вместо медали их больно столкнули лбами, видимо таким образом давая понять, что тут им не Ташкент и, уж точно, не Фергана. «Ёбаные чурки, шатаются в строю, как клизмы в жопе», – сказал сержант, косолапо переступая через лежащих узбеков. «Какие люди, – думал я, – как точны их сравнения, как скоры они на расправу». Вечером нас журил старшина. «Вси очки позасыралы, салабоны, – жаловался он, – шо, срать нэ вмиетэ?». – «А вы бы научили, товарищ прапорщик», – не растерялись мы. «Ходим!» – прапорюга, шевеля усами, повел учить срать. «Дывысь, салабоны, скидаєш рэминь, вишаеш на шию, становысся на очко, скидаєш обмундирование… Ривно спыну дэржать, ривно спыну!..» Проводя вечернюю проверку, всю эту занудную дружбу народов: «Кацашвили!» – «Я!», «Клоцман!» – «Я!», «Мирзоян!» – «Я!», «Петров!» – «Я!», после «Свербипупенко!» – «Я!» (перед Тухватулиным) он подмигнул и подытожил: «Головка отхуя!». «Какие люди, – думал я, икая от смеха, – как мне повезло!» Через месяц, когда шутка повторилась в тридцатый раз, я уже так не думал. Излишне говорить, что никто не разбивал головой кирпичи (даже на утреннюю зарядку добегал только самый затюканный татарин; остальные, заслышав слово «зарядка», разбегались по щелям и лихорадочно, как перед казнью, курили). Стреляли мы два раза в год (и очень плохо, а когда же нам было научиться?), а водили танки и ориентировались на местности еще хуже. Солдаты отводили душу, колдуя над альбомами и «оборудуя парадку», плохие офицеры зверски пили, били стекла в ресторане в тщетной надежде уволиться за хулиганку и читали «Королеву Марго» и «Вечный зов». Хорошие офицеры (их еще называли «рексами») ничего не читали, конспектировали марксизм-ленинизм, ели глазами начальство и пытались породниться с генералами. Не было никакого Мальчиша-Кибальчиша и не было никакого секрета. Была туфта – фольга в ямке, накрытая цветным стеклышком. Такими материалами иногда инкрустировался фасад дембельского альбома. Тыльная часть традиционно изображала медведя – он завязывал в морской узел рельсу за уходящим вдаль дембельским поездом; надпись вверху сообщала, что «назад дороги нету». Страница, предшествующая медведю, называлась «Встреча»: перрон, дембельский поезд, дембель в расклешенных штанах и с чемоданом, шмара в мини-юбке, повисшая у дембеля на шее, и кленовый лист, который никак не может упасть. «Только не рисуй мне эту блядь, – попросил меня изверившийся в женщинах грустный дембель, когда я, высунув кончик языка, старательно зарабатывал кисточкой очередную бутылку водки, – нарисуй мне лучше вместо нее мать-старушку».

Знамена самураев

Когда я был мальчиком, я считал, что ходить в школу – глупо и скучно, а дразнить дворника, бросаться камнями, стрелять из самопала и поджигать хозяйственный магазин – весело и интересно. Мир был для нас огромным полигоном для самовыражения, которое взрослые дяди и тети называли «хулиганством». Мы просыпались, охваченные смутными деструктивными желаниями. «Что бы еще такое отмочить, – думали мы, – чтобы день бездарно не прошел и мир содрогнулся от нашей удали». Например, поджечь старые покрышки и скатить их с Печерских холмов, целясь в проходящий внизу по улице Мечникова трамвай, – восхитительное зрелище! Визг испуганных пассажиров, на которых из тьмы, разбрасывая искры, катились огненные колеса, не трогал наши черствые души – мальчики не ведают сострадания. Его мы могли испытывать только к блохастому котенку, брошенному безответственной мамой-кошкой, или к какой-нибудь кусливой и наглой белочке-попрошайке из Ботанического сада. В своем безответственном поведении мы были циничны и бескомпромиссны и не знали рефлексий и сожалений. Оттяпанная лихим хирургом окровавленная человеческая конечность, найденная на свалке в Октябрьской больнице, без всякого сожаления водружалась на палку наподобие штандарта римских легионов. «Хиросима не должна повториться!» – пели мы, маршируя мимо ханыг, пивших свою утреннюю водку возле зеленого деревянного ларька, и они расступались перед нашим страшным трофеем, матюкаясь и роняя пирожки с требухой на заплеванный тротуар. Детские руки бестрепетно выкапывали из печерской глины ржавые снаряды (к которым взрослый и умный человек и близко бы не подошел), конструировали самодельные бомбы, клепали рыцарские доспехи из кровельного железа (добытого с крыш в той же Октябрьской больнице) и набивали кошмарного вида самопалы смесью самодельного пороха и ржавых гвоздей. К какой войне мы готовились? Почему выжили? Много позже, уже в армии, я ломал себе голову над вопросом, почему играть в войну – интересно, а служить в армии – нет? Может, все дело было в тупом армейском начальстве, которое не сумело правильно организовать процесс? Что же такого нужно было придумать этим старым мудакам из Главпура, чтобы такие чудесные развлечения, как стрельба из движущегося танка или прыжки из самолета, превратились в тупую рутину, от которой надо «косить»? Впрочем, это тоже могло быть частью глобального Замысла, о котором будет написано ниже. Несмотря на демонов разрушения, бушевавших в нас, мы были нормальными, обыкновенными мальчиками (может быть, только фантазии у нас было чуть побольше, все-таки мы были детьми художников, и большинство из нас стало художниками впоследствии), и свои дикие поступки мы совершали инстинктивно. Так тигренок играет с жертвой, прежде чем ее прикончить, а маленький павиан бросается какашками.

Если за