Свидницький А. П. - Оповідання та нариси, Свидницький А. П.

подвинулась к западу без борьбы, без кровопролития. Народ слился бы сам собою, как мужчина и женщина в браке. Но существует пограничная стража, и это искусственное деление народа так трогательно... издали не видно и не чувствительно; но посмотрели бы на месте... Если бы эхо умело писать, как свет рисует, то сколько трогательных сцен мы прочитали бы.

Не трогательна ли, например, свадьба, половина которой в неметчине, а другая дома? Через границу здороваются, разговаривают, знакомятся, поют вместе свадебные песни, подают друг дружке голос, но руки не могут подать.

На одной из подобных свадеб жених был особенно грустен. Он ни на кого не смотрел, ни с кем не разговаривал, только посматривал за Збруч, и то украдкою. Это был известный нам пачковоз-сын. Отец порешил исправить его женитьбою и указал невесту за границей, чтобы не получить гарбуза. Выбор отца нравился сыну, но презрение народа за донос на отца тяготело на парне, и он потому стыдился всех и собственной памяти. Впрочем, скоро все удалось; одно прощено, другое забыто - и жизнь потекла своим чередом.

Обоих этих пачковозов и расписки чиновника можно было видеть еще в 1860 году. Старший тогда уже не занимался контрабандою, а младший еще не имел сына, с которым бы мог делить свои занятия. Впрочем, за границу он ездил не один, а во главе компании, состоявшей из одного и отставного чиновника, двух шляхтичей и одного поповича. Когда едут, бывало, по городу, то так смотришь и не налюбуешься. И грустно станет от мысли, что сегодня-завтра кого-либо из них, а может быть, и всех может сразить пуля вдогонку.

- Что ж делать,- говорят пачковозы,- так и быть.

КОНОКРАДЫ

 

 

Бог создал пана - разумея поляка - из пшеничной муки, еврея из ржаной, а хлопа из глины. Так говорят наши евреи, выражая тем свою близость к панам и превосходство над остальным населением края. Двойной гнет этих двух чуждых здесь элементов до сих пор тяготеет над краем. Но первый, если бывал невыносим, то падает и падет вместе с крепостным правом; второй существует во всем своем безобразии и бог весть, рухнет ли когда. Первый смягчался образованностию, второй усиливается религиозным фанатизмом и замкнутостью. Первый имел основание в законе, с изменением которого лишился опоры, второй опирается на беззаконие или, лучше, на умение обходить закон и падет только тогда, когда еврей сделается русским человеком. Но в настоящее время в массе своей евреи строго берегутся не только слияния с населением края, но даже и сближения. Еврей не ест нашей пищи, нечиста для него наша посуда; мы сами скверны для еврея. И если этот агнец непорочный имеет какие-либо сношения с нами, нечистыми, то только из-за денег.

В настоящее время особенно важны своим вредом два направления их деятельности: давно вкоренившееся конокрадство и начинающее вкореняться арендаторство. Мы не говорим уже о шинкарстве и ростовщичестве, о которых столько раз было говорено.

Чтобы статья не вышла слишком длинна или чтобы не сказать слишком мало, ограничимся па этот раз конокрадством.

Конокрадство - повсеместный недуг нашего края и тем сильнее оно, чем местность гуще населена евреями и ближе к государственной границе. Первое потому, что есть кому красть; второе потому, что есть куда сбыть. К таким местностям принадлежит между прочим наш юго-западный край, который потому и сильно страдает от конокрадства. Но да не подумает кто-либо, что конокрады здесь никому не известны или что они, по крайней мере, стараются быть неизвестными. Напротив, их все знают, и злодейский атаман, как называют ватажка конокрадов, лицо почетное в крае. Мы лично знавали такого атамана: к нему ездили с поклоном и с гостинцами священники, мещане, крестьяне, шляхта, становые пристава, все, кто держал лошадей, и сами чиновники от конокрадства, т. е. специально занимавшиеся преследованием конокрадства.

Иначе и быть не может, потому что конокрадов все боятся, потому что власть бессильна защищать людей, которых мщение не ограничивается имуществом, но распространяется и на лицо. Нам лично знаком был пристав, который тяжело поплатился за энергические действия против них. Конокрады ухитрились отбить его от команды во время погони, завлечь в лес и там ломом до пня перебили руки и ноги и, для большей своей безопасности, вырезали несчастному язык. Говорят, после этого он жил еще некоторое время. Знавали мы и чиновника от конокрадства, который пострадал еще хуже: его живым изрезали в куски. Первое происшествие случилось в Винницком уезде, второе в Гайсинском. Оттого чиновники от конокрадства и должны были сделаться агентами злодейских атаманов. Они не могли сделать ничего лучшего, как войти в сделку с атаманами и брать для них переймы - т. е. плату с хозяина пропавших лошадей за возвращение их. Другой пользы они не могли принести честным людям, но и эту приносили только в том случае, когда попадался таков снисходительный атаман, что позволял чиновнику вмешиваться. И действительно, в большинстве случаев чиновники от конокрадства не имели и этого значения и были, наконец, упразднены, не изменивши положения дел. Упразднение их оказалось выгодным в том отношении, что для обокраденных пал соблазн к жалобам, следовательно, и повод к мести со стороны конокрадов. Хозяева обратились к прежнему порядку вещей и восстановили немного нарушенный обычай ходатайствовать непосредственно перед атаманом. Как при этом обращаются к атаману, видно из приводимого примера.

- Эй-вэй! Яки бо вы, пане господарю! - однажды в нашем присутствии атаман упрекал шляхтича, просившего о возврате лошадей.- Что за разум: знать меня давно и до сих пор не обратиться! Я думал, что вы уже загордилы, знать меня не хочете - що то жид! - и не придержал ваших лошадей. А добри булы конята! Аж самому жаль.

- Невже пропали? - жалобно спросил шляхтич.

- До сих пор за Днестром, если не за Прутом,- ответил атаман.

- Ой же?

- Я не виноват. Вы сами виноваты: раньше было обратиться ко мне.

- Я вас награжу, я даром не хочу,- продолжал шляхтич.

- И я даром не хочу,- сказал атаман.- Говорю: за Днестром, если не за Прутом. Ну?

- Я поеду за Днестр.

- Може, й за Прут поехали бысьте? - иронически спросил атаман, смотря в окно.- А то ваши кони? - спросил он