Муракамі Харукі - Підземка, Муракамі Харукі

Но его состояние оказалось хуже — неделю с лишним провел в больнице.

Выяснилось, что в вагоне, где ехала я, зарин не распыляли, и я надышалась уже на платформе. Точно не знаю, но, похоже, смертоносный вагон стоял на встречных путях. Я после пересадки села в один из последних вагонов, а зарин оказался в первом вагоне поезда напротив. Поэтому как раз, когда я вышла… В общем, не повезло. А несколько работников станции Касумигасэки погибло.

Но, даже выйдя из станции, я не видела мигалок "скорой помощи", люди как ни в чем не бывало шагали по тротуару, словно ровным счетом ничего не произошло. Только вот работнику станции стало плохо. Я подумала, может, что-нибудь вроде инфаркта. Не стань ему плохо, прошла бы мимо, даже не обратив внимания.

А так — болят глаза, нужно идти к окулисту. Пошла. Ведь ничего не знала. И пошла в обычную поликлинику. Там мне и говорят: ничего, мол, страшного. Просто зрачки немного того. А так — все в норме. Я им — болят. Вышел какой-то важный человек, и говорит, что нужно обратиться в больницу побольше. Села в такси, поехала в больницу Тораномон — она оказалась ближе всех. Но та больница уже оказалась переполнена пациентами. Поехали в больницу института Дзинъэй — но по связи такси узнали, что там тоже битком. Куда еще? В больницу Сэйрока[28]? Там то же самое… И что после этого прикажете делать?

Сопровождавший меня человек оказался сотрудником компании "Эн-ти-ти", он-то и предложил поехать в больницу Тэйсин. Больница Тэйсин располагается на Готанда, — там должно было быть свободно. Из новостей в машине такси я узнала, что причина, вероятно, в зарине. Как меня лечили — не знаю. Врач и тот говорил: "Что делать — ума не приложу" (смеется). Хорошо, что в поликлинике посоветовали первым делом промыть глаза. Это и помогло. Рассказала об этом в больнице, а врач: ну, тогда и мы все промоем глаза (смеется). В больнице, как казалось, не знали, как поступить, и пробовали все, что можно.

Хорошо, что, придя на работу, я сразу переоделась в форменную одежду. Это помогло.

Затем я сдала кровь и мочу на анализы. Мне предложили лечь в больницу. Настроение испортилось — у меня и так организм неважный, вот и подумала: где-то подкачало. Испорченное настроение постепенно улучшилось, но глаза все равно болят, температура высокая. Правда, на следующий день и она спала.

В больнице я провела только один день. Муж забеспокоился, пришел меня навестить. Но я сама толком ничего понять не могла. Глаза болят — телевизор смотреть не могла, из палаты не выходила, что произошло, не знаю. В то время у меня даже не возникало никакого беспокойства.

21-е было днем праздничным, а 22-го я пошла на работу. Десять минут за компьютером — вот все, на что меня хватило. Предупредив коллег, я поехала домой. Но в фирме мне и верили, и не верили. В том духе: ну, как скажешь. Я им: как вам не стыдно! А они: а откуда мы знаем? И действительно, симптом незаметный, кто поручится, что все это — правда? Примерно с неделю я не могла работать. Взгляну — а резкости нет. Не могу разобрать ничего. Говорю об этом, а мне: может, у вас изначально зрение такое?

Несколько раз ходила в больницу, но зрачки в норму не приходили. Сколько потребовалось? Примерно месяц? Но и сейчас побаливают. Проблемы с глазами у меня возникали и раньше, вот я и думала: может, из-за этого? Как считаете? По-прежнему переживаю. Нет, диоптрии у меня не понизились. С этим все в порядке, просто такая работа: испортятся глаза — и все.

Из сообщений прессы я знаю, что некоторые пострадавшие боятся ездить на работу. Со мной такого не было. Может, потому, что зарин оказался не в моем вагоне. И даже спустя два дня, когда по дороге на работу я села в такой же поезд, страха не было. Вокруг люди, реального ощущения опасности не возникало.

В последнее время побаливает голова. Думаю, из-за зарина, но бывало, у меня болела голова и раньше, поэтому сама уже не знаю. Хотя побаливать стала чаще, чем раньше… И еще устают глаза — и становится дурно. Вот это беспокоит больше всего. Но если пенять на зарин, беспокойству не будет конца и края, поэтому я говорю себе, что ничего страшного. Врач по телевизору сказал: не проявятся симптомы — не возникнет и осложнений. Но кто знает? Хорошо, если так и окажется. Хотя, кто его знает, что будет… Но лучше бы без последствий.

Конечно, злость есть. Ненависть, что ли. Преступников прощать нельзя. Лично я хочу узнать, зачем они это сделали. Пусть исполнители объяснят и извинятся. Это однозначно.

Иногда задумываюсь: а ведь я тогда могла умереть. До сих пор страшно выходить на улицу в одиночестве. Причем не только ездить в метро, а даже ходить. Поэтому и сейчас стараюсь ходить только с мужем. Не знаю, может, это осложнение на нервной почве. Но нередко задумываюсь, что, возможно, умру. Я холерик — стоит подумать об этом, как в животе начинаются колики.

Муж обо мне беспокоился. Даже больше, чем я сама. Я быстро выписалась из больницы, а он считал, что нужно было остаться подольше. Возникни что-нибудь, старался не списывать на зарин. Хорошо, что он был рядом. Побольше бы проводить с ним времени. Разъезжаемся по утрам на станции, а сама думаю — не хочу расставаться. С тех пор не ссоримся. Раньше чуть что — сразу закипали. А сейчас я думаю, что буду делать, если мы, поругавшись, так и расстанемся на станции.

На следующий день я предложил жене развестись.

Мицутэру Идзуцу (38 лет)

Идзуцу-сан сейчас работает в департаменте импорта морепродуктов крупной торговой компании, его профиль — креветки. Моряк по призванию, закончив Токийский институт торгового флота, некоторое время он ходил помощником капитана в загранрейсы, но в результате постигшего отрасль кризиса в тридцать лет поставил крест на карьере моряка и поступил на работу в специализированную фирму, занимающуюся импортом креветок. Проработав там семь лет, перешел специалистом по креветкам в фирму нынешнюю. Произошло это два года назад. По сравнению с мясом, закупочные цены на морепродукты высокие, переменчивые. Бизнес этот — не без риска, с ярко выраженными убытками и прибылями. Кто не знакомился с дарами моря в самом море, вряд ли потянет такую работу на берегу. Особой тяги к креветкам Идзуцу-сан не испытывал — просто хотел поработать в фирме, имеющей контакты за границей. И вот в поисках работы наткнулся на эту должность. Дело в том, что два года назад он ушел из прежней фирмы и собирался открыть собственную компанию по импорту, но когда пришел на консультацию насчет займа в фирму нынешнюю, его уговорили поработать некоторое время у них, сославшись на то, что сейчас — не лучший период для начала собственного дела. И он согласился. Так вот вдруг и осел здесь, став опять служащим.

Обладая немалым опытом, он метил на руководящую должность и этим несколько отличался от обычных работников. В разговоре складывалось впечатление, что он — человек независимый. Мнения — отчетливые, но не навязчивые: видно, что он хорошо понимает, что говорит.

В студенческие годы занимался дзюдо, крепко сложен, излагает ясно, глядя прямо в глаза собеседнику. Моложав, со вкусом одет, прекрасный галстук.

Остается только выяснить, что ощутил тем утром этот 38-летний специалист по креветкам.

Мечтая побывать за границей, я поступил в Токийский институт торгового флота, стал помощником капитана. Благодаря этому побывал, за исключением Африки, на всех континентах. Молодой был, все интересовало, но сейчас не жалею, что так быстро сменил работу (смеется).

Сейчас я живу в Син-Маруко, а тогда у меня был дом в Сакурагитё[29]. Фирма располагалась на Коккай-Гидзидо, куда я добирался на линии Тойоко с пересадкой на метро. Рабочий день начинается в 9:15, но обычно я приезжаю к восьми. Да, так рано. В это время электрички еще не битком, и в фирме нет никого, можно спокойно поработать. Встаю я в шесть утра. По привычке сразу же открываю глаза. По натуре я — жаворонок, поэтому вечером ложусь спать рано. Если ничего нет, в десять уже в постели. Хотя дней, когда "ничего нет", не так-то и много: переработки, встречи с клиентами, иногда просто идем куда-нибудь выпить с коллегами.

В тот день, 20 марта, я сел в поезд линии Тойоко чуть позже обычного — около семи. На Нака-Мэгуро тот прибыл в 7:45. Я пересел на линию Хибия и доехал до Касумигасэки, там пересел на линию Тиёда. Моя встреча с зарином произошла всего за один перегон между Касумигасэки и Коккай-Гидзидо.

Пересаживаясь на Касумигасэки, я стараюсь сесть в первые вагоны. Оттуда сразу лестница и ближе всего к фирме. Шагаю по платформе Тиёда, и слышу гудок. Побежал, чтобы успеть, а поезд и не думает трогаться. Захожу в вагон, а там двое работников станции вытирают пол: из какой-то коробки просочилась жидкость и капает на пол. Тогда я еще, конечно же, не знал, что это зарин. Пока служащие вытирали пол, поезд не трогался, благодаря чему я и успел в него сесть.

Нет, вытирали они не швабрами, а газетами. Коробка была обмотана газетами, и они ими вытирали пол. Естественно, требовалось как можно скорее отправить поезд, и времени идти за шваброй у них не было. С коробкой в руках вышли они на платформу, и поезд тронулся. Уже потом я узнал, что человек с коробкой в руках был замначальника станции Касумигасэки. Тот, который умер. На следующий день скончался еще один.

Поезд стоял на станции минут пять. Все это время работники станции убирались у меня на глазах. Поезд не то чтобы полный, но сидячих мест не оставалось. Поэтому я стоя следил за тем, как они прибирают в вагоне. Уже потом мне стало казаться, что запах все-таки был, но тогда я его совсем не замечал. Он нисколько не чувствовался. А пассажиры все враз закашляли. Вот мне и показалось, что кто-то забыл что-нибудь, вызывающее кашель. Но никто не покинул своих мест, не отошел в сторону. Поезд тронулся, но было видно, что пол по-прежнему влажный, и я отодвинулся метров на четыре-пять. И пока не сошел на Коккай-Гидзидо, ничего особенного в вагоне я не заметил. Как я уже говорил, немало пассажиров раскашлялось, но и только. Ничего не замечая, я добрался до работы. Там для проверки курса валюты постоянно включен телевизор, смотрим также и новости. Смотрю — и начинаю понимать: что-то не так.