Сергій Анастасійович Гальченко - Остап Вишня. Невеселе життя, Сергій Анастасійович Гальченко

перебрасывали в три-четыре лагеря. Вот ужасно, только привыкнешь, начнешь работать, и трах-бах опять снова. Думаю только, что тебя оставят на одном месте, а если и перекинут, то, очевидно, еще дальше. Колонизуйся, если это можно вообще и для тебя, сейчас же по приезде. Будем жить на севере, там, мне кажется, люди хорошие. У нас на юге народ жестокий, вредный. Думаю, где климат суровый, там народ сердечнее. Вобщем выдумываю для себя надежды, а то как только нет от тебя долго письма, так и начинают меня мучить всякие опасения да страхи. Больше всего боюсь, что мне не добраться к тебе, а так все море по колено. Пока есть деньги – я герой, а дальше видно будет. Думаю, что у меня их хватит еще на долгий период. Вообще я теперь не задумываюсь далеко и нельзя задумывать, потому что все меняется молниеносно и неожиданно в таких экстравагантных вариантах, что приходится только ушами хлопать. Ей-богу, я не думала и не представляла, что со мной могли приключиться такие сказочные вещи. А вот как видите. Довольно даже интересно получилось, и мне начинает нравиться. А людей разбрасывает еще дальше, и то не теряют надежды на встречу, так что мне совсем не так уж и страшно и не так далеко к тебе ехать, чтобы потерять надежду. Я бодрюсь и тебя прошу о том же.

Дети наши здоровы, целуют тебя и едят так за трех, скоро уши мне пообъедают. Бабка стонет, не знает, чем кормить Вячка, а он только и знает, что набегается на дворе, а тогда кричит: «Бабка, я есть хочу». Муркетка тоже только подавай. Закончили учебный год обоє на «добре». Муркетку я из той школы забрала, потому что не знаю, где и как будем зимушку зимовать. Эх, и жизнь пошла развеселая, только вот плохо, что детвора тоже отдувается. Ну, Вячко хоть с бабкой будет жить. Я денег немного подбрасывать буду, а Муркетка, так и не знаю, вернее не загадываю, что с ней будет дальше. Ехать нам к тебе нужно. Думать не приходится, и если возможно было бы очень хорошо в этом году перебраться к тебе. Пока я материально еще не выдохлась, то для тебя и для меня это было бы лучше сделать в этом году. А то если я зиму буду тут, то придется загонять рояль или машинку, чтобы было с чем на ту весну двигаться на Чибью. Ну, да видно будет. Вот уже 12 часов, почта утренняя прошла, а от тебя опять нет письма, что же это такое? Я серьезно начинаю беспокоиться. Единственное утешение – это, что ты «чапаешь» пешком, и письмо твое может написано тобою позже, чем я высчитывала. Если ты в Усть-Выми был 7.V и автобусом ехал два дня, да два дня на устройство в лагере – это выходит 11.V. Ну пускай 14 дней письмо будет идти – это 25.V. Правда, еще рано и есть срок ждать три дня, но почему-то волнуюсь и жду, жду с нетерпением.

Ах, мое солнышко, когда же я увижу тебя, роднулька?! Так я скучаю за тобой и живу только тем, что подгоняю время вперед; это для того, чтобы письмо получить, а, получив письмо, для того, чтобы пришло письмо, где будет написано, что можно ехать к тебе; а то для того, чтобы скорее уже ехать к тебе, чтобы скорее приехать и увидеть тебя. Не могу представить встречи с тобой и не знаю, какой ты теперь. Худой, наверное, посивіла голова совсем, а?! Мое родное, дорогое и хорошее хлоп’ятко! Как все смешно случается в жизни. Ну, ничего – переживем. Хуже бывает, правда редко, но бывает. Я так даже бываю иногда веселая, а когда получаю от тебя письмо, то и мурлыкаю под нос себе песни. Вот приеду к тебе, сядем вдвоем с тобой и запоем «Вербу», правда?! А что нам, почему бы нам и не запеть? Было бы здоровье, а все можно пережить и вытерпеть. Народная мудрость великая есть, а она гласит, что «от тюрьмы да от сумы не отказывайся». Вот и нужно ее помнить и не падать духом, а если верить в теорию двойственности случая, то с тобой это уже в последний раз в твоей жизни. Так что впереди самые розовые перспективы, правда?! И я духом не падаю, но боюсь одного, что не дадут мне добраться к тебе, хотя почему? Все это – «у страха глаза велики»; вот и все – доберусь и увижу безусловно. А пока целую хоть в письме и жду, жду маленького клочка бумаги, где есть кусочек тебя. Целую, люблю.

Твоя Варя і діти.

Катю давно не видела и Васю тоже, а так все – и тетя с детьми и Анн[а]Дмитр[иевна] вітають, целуют тебя.

Лист Маслюченко В. О. до Остапа Вишні

25 травня 1934 р.

№ 8

Харків 25.V.1934 г.

Дорогенький мій!

Отослала сегодня тебе письмо и забыла написать «Ухтопечорский лагерь»; не знаю, дойдет или нет? Ты не удивляйся, что не мой почерк на конверте; это просто Коля шел в город мимо почты, а у меня не было конверта, я и попросила его отослать письмо, а адрес дала не полный; теперь сижу и ною, что не дойдет письмо. Последние дни все ныла, что нет от тебя письма, и еще сегодня утром стонала, а вот с вечерней почтой пришло от тебя аж целых два письма от 8 и 10.V. Что же это так долго сидите вы в Усть-Выми? Приехали 7.V и торчите там уж три дня. Не знаю почему, но твои эти два письма пришли ко мне вместе: из Котласа они отправлены только 21.V; вот ужас, а я столько перестрадала, не имея писем, а они валялись в Котласе целых одиннадцать дней. Какой ужас и нечеловечность со стороны тех, кто сидит в котласской почте и задерживает так долго корреспонденцию. Неужели нельзя понять, как тяжело и больно долго не получать писем, да еще из далекого севера и от человека в таком положении, как ты. Неужели трудно понять, что лишний день ждать и думать – сейчас это очень больно и страшно. Чего только в голову не приходит. Ну, да что сделаешь, «никто не знает и не ведает, кто как обедает». Будем надеяться, что в дальнейшем письма будут идти скорее. А я была страшно рада им, хотя и плакали коллективно (я, тетя, Мурка), читая их, когда дошли до того места, где ты пишешь, что твои читатели принесли тебе перед