Сергій Анастасійович Гальченко - Остап Вишня. Невеселе життя, Сергій Анастасійович Гальченко

Это в лагере или в г. Чибью? Вообще же гор. Чибью лагерь или в нем есть лагерь? Никак не допойму я всего этого. И кто, т. е. вернее какой трест разрабатывает нефть или эти промыслы в ведении ОГПУ? Тоже не могу понять. Если промыслы находятся в ведении какого-нибудь треста, то ты узнай, какого точно и напиши мне. Я тогда могу предложить свои услуги для выезда просто тресту; если же это в руках ОГПУ, то тогда узнай, как можно к тебе переехать.

Ты пишешь, что в случае колонизации… Ну, значит, нужно колонизоваться и крышка. Подумаешь, страшно, что там зима долго, ну и пусть долго, а нам будет тепло. Правда, солнышко? Ты у меня солнышко и мне будет везде с тобой тепло. Климат же северный гораздо полезнее, чем наш; люди крепкие, бодрые, здоровые. Вот и мы будем такие и 100 лет жить будем.

Целую тебя крепко, крепко, и хвост, пожалуйста, бубликом держи – понятно? Голубчик мой, родненький. Целую, целую…

Твоя Варя.

Лист Маслюченко В. О. до Остапа Вишні

16 травня 1934 р.

Харків 16.V.1934 р.

Дорогий татулька!

Вот уже четыре дня, как от тебя нет писем. Я написала по приезде из Москвы к тебе два письма – № 1 и № 2, да из Москвы два. Знаю, что теперь не так скоро буду получать письма от тебя, потому что завезли тебя далеко, и ты мои тоже, но все-таки неспокойна и каждую минуту смотрю в ящик, нет ли письма. Интересно, сколько будут идти письма теперь; раньше, как 6 дней – оно уже в Харькове, если, конечно, не залеживалось в Котласе день-два; а теперь, наверное, дней 10. Вот ужас. Так хочется получить от тебя письмо и узнать как ты доехал и как устроился. Тяжелое это дело и грустное, но ты не падай духом и крепись. Какая там у вас погода, потеплело или нет? У нас засуха, и есть опасение, что хлеб может пропасть, да и для огородов нужен дождик, а его нет как нет. Солнце жарит во всю, духота. Прямо Сахара скоро будет на Украине, а в Чибью, наверное, будет такой климат, как когда-то тут был. Где-то что-то изменилось в природе и теперь все как-то перекрутилось. Говорят, что в Ленинграде погода значительно улучшилась по сравнению с прежними временами.

Не знаю, получил ли ты уже мои последние письма? Там я писала, что была в Москве, но ни Пешковой, ни Горького не удалось повидать. У Горького сын был болен и умер в день моего выезда из Москвы, а Пешкова в отъезде была, но письма с заявлениями я оставила. Видела Васю там, и он не советовал трогать тебя, а мне сказал то же, что и я решила – ехать к тебе. Ах, как было бы замечательно, если бы можно было бы мне переехать к тебе совсем. Так мне хочется этого… безумно, до того грызет меня тоска и грусть… не могу жить без тебя и конец. Я даже не ожидала от себя таких сильных и глубоких чувств. И какая-то я чудная, вот даже Муркетка отошла на второй план, а все заполнено тобою и только мысли, мечты, желания – к тебе, о тебе, для тебя. Тяжело мне порою и обидно, но сейчас все скрашивает мысль, что как только получу от тебя письмо, сейчас же поеду к тебе и за всякую цену буду добиваться свидания. Так хочется, так хочется тебя увидеть… Сколько сказать, сколько спросить, сколько плакать и смеяться… Скорее бы этот час настал… Как я жду его. Дорогой мой, все, что я пережила, мне кажется таким ничтожным с тем, что ты перенес и переносишь, и так хочется еще большего для себя, только чтобы хотя немного для тебя было легче. Знать, что ты не один страдаешь, а что где-то далеко есть человек, который тоже несет тяжелый тягар изгнания и тоски, но несет с радостью и гордостью, потому что разделяет твою участь и хотя немного хочет облегчить ее.

Мне, во всяком случае, морально сейчас очень легко. Я никого не хочу знать из старых знакомых и не вижу их, и не знаю про них ничего; для меня умерло прошлое, и так хорошо, что ты себе представить не можешь. И легко от сознания, что не ты только перенес и перестрадал, а и я разделила твою участь, и мне это приятно только поэтому. Пока еще не проснулось чувство обиды и анализа: «За что, да почему, да в чем дело?» Желание работать и быть нужным человеком для нашей страны я не потеряла, хотя и сильно меня потрепало морально. Значит у меня заложено здоровое начало и киснуть да копаться во всем, что случилось нет никакого смысла. Работать надо. Энергии собралось на целые десятки лет, вот только бы мне к тебе добраться и я с охотой там приложу и силы, и энергию. Единственно, что меня сейчас волнует – это как я к тебе доеду, если в центре (Москва) не дают сейчас разрешение на свидание. Хотя мне там ясно и членораздельно сказали, что приехала я из Харькова напрасно за разрешением, потому что ни Харьков, ни Москва теперь этим не ведают, и только на местах этот вопрос нужно тебе выяснять и писать мне, чтобы я просто ехала к тебе. А вот разрешит ли местная администрация? Хотя в других лагерях даже те, кто всего месяц, как высланы, а уже на 5–6 дней давали свидания. А пока я к тебе доеду, то будет почти три месяца, как тебя выслали. Если же только будут настаивать, что после 6 месяцев – тогда плохо. Ведь край далекий, сообщение тяжелое и зимою для нас, жен, очевидно, просто невозможное, неужели же такие будут там жестокие люди, что откажут в этом тебе. Нет, я верю, что дадут разрешение и я тебя увижу в этом году. Иначе будет тяжело и тебе, и мне. Нет, нет… я не допускаю мысль об этом. Люди же там сидят, могут понять, что зимою трудно и невозможно добраться в Чибью, а я привезу с собой немного теплого южного солнышка, массу веселости, смеха и радости.

Наверное, такие далекие края, как Украина, приезжают в образе женщины на свидание в Чибью очень редко, и, может быть, я буду желанным гостем у вас на севере? Ну, в общем я хочу в Чибью и крышка! И буду там – факт.

Тебе не кажется, что как только я не получаю от тебя несколько дней писем, так и настроение