Леся Українка - Том 6

дома? Ведь опи пожаловались на тебя господипу пастору. Подумайте-ка! Их подпялось до-чти полторы тысячи человек!

Издали доносится звон колоколов.

Слушайте, слушайте, в Рейхенбахе быот в набат! Полто-ры тысячи человек! Настоящее светопредставление! Даже как-то жутко становится.

Старый Хильзе. Неужели опи идут сюда, в Билау?

Ш м и д т. Ну, да-да, ведь я проезжал через самую толпу. Я бы с радостью слез да и дал каждому по поро-шочку. Плетутся друг за другом, словно воплощенная нужда, и поют такую песню, такую песню, что от нее все путро воротит. Даже старикашка мой Фридрих, и тот трясся на козлах, словно старая баба. Долать нечего, после такой встречи поневоле пришлось выпить по рюмочке горькой. Не хотел бы я быть на месте фабриканта, даже если бы мне сейчас же предложили кататься на резино-вых шипах.

Издали доносится пение.

Слушайте, слушайте! Поют, словно костяшками быот в старый треснувший котел! Ну, братцы, и пяти минут не пройдет, как они будут здесь. А впрочем, прощайте, поч-тенные! Не наделайте глупостей! Ведь войско идет за ними по пятам. Не теряйте же рассудка. Петерсвальденцы уже рехнулись.

Колокола звонят вблизи.

Боже мой, и наши колокола уже зазвопили! Видпо, народ с ума спятил. (Уходит на чердак.)

Готлиб (возвращается, сильно запихавшись, говорит еще в сенях). Я их видел, видел! (Обращаясь к од-ной женщине в сенях.) Они здесь, тетка, уже здесь! (В дверях.) Они уже пришли, отец. У них дубины, колья, багры! Они уже у дома Дитриха и скапдалят. Кажется, им там деньги выплачивают. Ох, господи, что то еще будет! Я уж не знаю. Столько народу, такая тьма пароду! Если все они соберутся с духом да разойдутся во всю — плохо тогда придется фабрикантам!

Старый Хильзе. Что это ты так запыхался? Уж ты добегаешься опять до своей прежпей болезни, будешь опять лежать на спине и биться руками и ногами.

Готлиб (в заметно радостном возбуждении). Ведь я должен же был бежать, иначе они бы меня схватили да задержали. Они уж и так мне кричали, чтобы и я пристал к ним. Крестный Баумерт тоже с ними. Оп тоже уговаривал меия: «Поди получи тоже пять зильбергро-шей, ведь и ты натерпелся от голода, и отцу скажи...» Чтобы я сказал вам, отец, чтобы и вьі пришли и помогли им (Страстно.) Теперь, мол, паступят другие времепа. Теперь вся жизиь ткачей на повый лад. Мы все, мол, долж-ны идти сообща добиваться этих новых порядков. Теперь, мол, у нас будет по воскресеньям у каждого по фунту мяса и по праздникам кровяная колбаса с капустой. И ты у нас, говорит он мне, совсем с виду переме-нишься!

Старый Хильзе (со сдержанным негодоваиием). И это говорит тебе твой крестный отец? И оп подбивает тебя на такие преступные дела? Смотри, Готлиб, пе взду-май его слушаться! Это дело не без помощи дьявола. Опи заодно с сатаной работают.

Луиза (не владея собой, в порыве страстного волне-ния). Да-да, Готлиб, полезай па печь, возьми в руки ложку, поставь себе на колени миску с сывороткой, на-день на себя юбку и бормочи какую-нибудь молитву! Вот-то ты тогда угодишь отцу! И это — мужчина!

Люди в сенях смеются.

Старый Хильзе (дрооісит от подавленного гнева). А ты кто? Добрая жена, что ли? По всем правилам? Так вот послушай-ка, что я тебе скажу: ты хочешь матерью називаться, а язык-то у тебя злющий-презлющийі Ты хо-чешь учить свою дочь, а сама подбиваешь мужа на пре-ступные и безбожные дела.

Луиза (не владея собой). Да полноте вы с вашим ханжеством! От таких речей ни один ребенок не насы-тился. Все ваши четверо, небось, в грязи да в лохмотьях валялись. От ваших-то речей пеленки не высохнут. Так я вам вот что скажу. Да, я хочу быть матерью! А пото-му-то я и желаю от всей души, чтобы все эти фабриканти сквозь землю провалились. Чума их всех возьми! Да, я мать и хочу быть настоящей матерью! А как спасти от гибели такого ребеночка? Страдаешь-страдаешь от его самого рождения до тех самых пор, когда, наконец, сжа-лится господь и возьмет его к себе. А вам, небось, и горя мало! Знай, себе молитесь да поете, а я, бывало, бегаю, да бегаю, да обпваю себе в кровь ноги, добывая хоть каплю сыворотки для ребепка. А по почам-то что бывало! А сколько бессонных ночей я ломала себе голову, все при-думывая, как бы мне ребеночка от смерти уберечь! Дитя-то чем виновато, ему-то за что погибать мучительной смер-тыо? А там напротив, у Дитриха, детей в вине купают да молоком моют. О, если и здесь начнется — меня и деся-тыо лошадьми не удержить. И вам так и скажу: коли опи начпут дом Дитриха громить — я первая пойду туда, и плохо тому будет, кто вздумает меня удерживать. Иет больше сил моих!

Старый Хильзе. Ты уж пропащая, тебя уж ни-что не спасет!

Луиза (не помня себя). Вас, вас никто не спасет, а пе меня! Тряпки вы настоящие! Гнилые тряпки, а не мужчины! И плевать-то на вас противно! Трусы окаян-ные! Да вы даже от детских погремушек убежите. Коли вас даже драть станут, и то вы трижды спасибо скажете, дубины вы этакие. Из ваших жил всю кровь высосали — вы даже со стыда покраснеть не можете. Кнутом бы вас хорошенечко, так, чтобы ваши гнилые кости затреща-ли. (Убегает.)

Все смущенно молчат.

Старуха Хильзе. Что же это с Луизой-то случи-лось, отец?

Старый Хильзе. Ничего, мамочка. Что же с ней могло случиться?

Старуха Хильзе. Что ато, отец, как-будто где-то звонят колокола? Или это мне так кажется?

Старый Хильзе. Кого-то хоронят, мать.

Старуха Хильзе. А мне все еще конец не приходні. И почему это мне господь смерти не дает, старик?

Молчание.

Старый Хильзе (оставляет работу и встает с торжественным видом). Готлиб, твоя жена наговорила нам множество страшных слов. Смотри сюда, Готлиб! (Он обнажает грудь.) Вот здесь, па атом самом месте, си-дела пуля величиною с наперсток. А где я потерял руку, это знает король. Не мыши ее у меня отгрызли. (Он ходит взад и вперед.) А твоя жена... ее еще и в помине не бы-ло, когда я проливал свою кровь за отечество... каплю за каплей... Она может кричать, сколько ей угодно. Меня это не задевает, мне на ее слова наплевать. Бояться? Что-бы я когда-нибудь боялся? И чего мне бояться, скажи мне, пожалуйста? Уж не кучки ли солдат, которая вслед идет за бунтовщиками?