Vitalii Voyt - Битва за "Гамалей" або війна відьом, Vitalii Voyt

— Каждый из нас связан с этим камнем. И что бы вы ни думали о своих ролях, мы все — части одной мозаики, подчинённой Гамалею.

Борисон вздрогнул, покраснев, и его взгляд на мгновение затуманился. Он вспомнил… что-то, что хотелось бы забыть. Серафим заметил его замешательство и мягко произнёс, с лёгкой ироничной усмешкой:

— Не все мы идеальны. Но важно то, что мы здесь. И это единственное, что имеет значение. Потому что мы знаем, кто охотится за Гамалеем… и мы не одни.

Элая, слегка покачавшись на стуле, обвела взглядом присутствующих, потом тихо проговорила, словно не слыша никого вокруг:

— Да, успела… — Она задумалась, как будто снова погружаясь в те странные воспоминания, что не отпускали её. — Бланш и Акрев… эти тени. Воспоминания о них такие яркие, как если бы я встретила их вчера.

— Совершенно верно, — сказал Серафим, его голос стал чуть тише, но проникновенней. — Я тоже успел столкнуться с ними… и не только с ними.

Он обернулся к Димитрии, его взгляд был полон вопроса, но без слов. Как будто он искал разрешение на то, что собирался сказать. Димитрия не шевельнула ни одним мускулом лица, но кивнула, её взгляд был жёстким и спокойным.

Серафим сделал ещё один медленный глоток из чаши, и его взгляд на мгновение стал отвлечённым, как будто он искал слова среди тумана. Когда он продолжил, его голос стал мягким, но скрывающим в себе огромную тяжесть:

— Я должен вам кое-что рассказать. Это нужно, чтобы вы поняли, почему всё происходящее привело нас именно в этот город…

Серафим замолчал, будто в его словах была скрыта древняя тайна, и он готовился открыть её.

— Я живу в Дуганщите уже давно. Моя цель — защитить этот город, — он взглянул на Элаю с лёгким уколом сожаления в глазах, но тут же сгладил его. — И я не один такой. Твоя тётя, Николита, тоже защищала его. После того как она сражалась с сёстрами смерти, она укрылась в Гареше. Но она знала, что, оставшись там, она подвергает этот город опасности…

Серафим замолчал, и в комнате повисла тишина, словно сама атмосфера ощущала тяжесть его слов.

— Именно поэтому она наложила на Гареш мощное заклятие. Он скрыт от злых сил невидимым барьером. И хоть кажется, что это безопасно, стоит помнить одно… всегда есть плата. За мощные заклинания всегда приходится расплачиваться.

Он взглянул на свои руки, сжал их в кулаки, и на мгновение тень беспокойства прошла по его лицу.

— Николита заплатила свою цену, — тихо произнёс Серафим, словно подводя черту под чем-то неизбежным.

Элая замерла. Вопрос застыл у неё на губах, но всё же она решилась:

— Какая плата? — спросила она, пытаясь удержать взгляд на Серафиме.

Тот, глядя на неё, долго молчал, словно решая, стоит ли отвечать. Затем он медленно наклонился вперёд, опершись локтями о стол, и произнёс с тяжёлым выдохом:

— Ты никогда не задумывалась, почему Николита не отправилась с тобой в путешествие, а поручила это Булику?

Элая задумалась, её взгляд метался, пытаясь найти ответ.

— Но… — начала она, и её голос дрогнул. — Тётя говорила, что останется в городе, чтобы защитить его от… от всего, что вы перечисляли. Разве это не так? — Голос девушки звучал всё менее уверенно.

Серафим кивнул, но на его лице появилась горькая улыбка.

— С одной стороны, да, всё верно. Но истина куда мрачнее. Твоя тётя больше никогда не сможет покинуть земли Гареша. Такова плата за её заклинание.

Элая приоткрыла рот, но слов не нашлось. Серафим продолжил:

— Потратив столько сил, она утратила своё могущество. Теперь её магия едва тлеет, как последние угли в очаге. Она это знает. Она мирится с этим. Сегодня ей хватает сил лишь на местные фокусы и защиту города. И всё же, — Серафим сделал паузу, его голос стал почти шёпотом, — я всегда был против того, чтобы она использовала это заклинание. Я умолял её укрыться в Дуганщите, где я мог бы защитить её. Но она выбрала иной путь. После той роковой битвы с сошедшими с ума магами Ордена Великолепия в Силе Николита решила, что для неё хватит.

Элая вскинула взгляд. Её сердце заколотилось сильнее, когда она услышала имя старого ордена, которое она знала лишь по редким рассказам.

Серафим тем временем продолжал:

— Пока Николита скрывалась в Гареше — и да, это стало возможным благодаря Булику, за что ему честь и хвала, — она спрятала Гамалей. Это спасло нас всех. Но последствия… — Серафим осёкся, будто пытался подавить дрожь в голосе. — Последствия оказались куда глубже, чем она могла представить.

Он опустил взгляд, и в его глазах на миг промелькнуло что-то, похожее на боль.

— Потому что в это время Габриэль… — он сделал тяжёлый вдох. — Габриэль создала новый орден. Сестёр Смерти.

Имя, словно раскат грома, пронеслось в сознании Элаи. Её руки дрожали, и первое, что она схватила, была чашка. Она начала крутить её в руках, не замечая, как её движения становятся нервными. Пронзительный, скребущий звук раздался в комнате, заставив всех присутствующих поморщиться.

— Габриэль, — тихо повторила Элая, её голос прозвучал как эхо в пустоте. Она не отрывала взгляд от чашки, будто пыталась найти в ней ответы.

Серафим посмотрел на неё внимательно, но не прервал. Он ждал, чтобы слова осели в её сознании, чтобы она осознала всё, что было сказано.

Булик, заметив, как Элая всё сильнее нервничает, осторожно придвинулся ближе. Его жесты были мягкими и заботливыми. Он аккуратно взял её руки в свои, пытаясь унять дрожь и отвлечь её от тяжёлых мыслей о матери.

Серафим, следивший за ними, тоже уловил перемену в состоянии девушки. Он выпрямился, его голос зазвучал неожиданно мягко, почти нежно:

— Да, моя дорогая… Я знаю, что Габриэль — твоя мать. И знаю, что каждый раз, услышав её имя, ты надеешься на чудо. Надеешься, что при вашей встрече она вспомнит тебя… И захочет обнять.

Элая вскинула глаза, в них отразилась смесь надежды и страха. Серафим вздохнул, его взгляд потяжелел, но голос оставался всё таким же спокойным: