Муракамі Харукі - Підземка, Муракамі Харукі

Сам он говорит: "Пожалуй, раньше я бывал суров, но сейчас несколько смягчился как человек. На работе стараюсь не навязывать свою волю, скорее веду себя как фонарь, оставшийся гореть при свете дня".

После встречи с зарином г-на Сугадзаки доставили в больницу с остановившимся сердцем и легкими. И врачи, и домашние начали готовиться к худшему. Но после трех дней без сознания он чудом выжил. Слушаешь его подробный рассказ и понимаешь, что граница между жизнью и смертью — такая призрачная вещь.

Младшая дочь по дороге на работу случайно села в тот же поезд той же линии Хибия, но, к счастью, в другой вагон, и это ее спасло.

Наш дом расположен по линии Тойоко. Переехали мы в него в 1962 году, там и живем уже больше тридцати лет. Дело в том, что дом построил отец к моей свадьбе. Все девять лет студенчества я обманывал отца, выманивал у него деньги. Тот признавался, что и сам обманывал своего родителя — с этим ничего не поделаешь. И на следующий год после свадьбы мы переехали в этот дом.

Просыпаюсь я в полседьмого. Слегка перекусив, в 7:05 минут выхожу из дома. Поездка по линии Тойоко до Нака-Мэгуро занимает около получаса. Нельзя сказать, что вагоны набиты битком, но сесть почти не удается. Я по характеру нетерпелив, поэтому по пути могу пересесть на экспресс. На платформе линии Хибия пропускаю первый и сажусь в следующий. Нака-Мэгуро — конечная станция, и, подождав следующий поезд, получается занять сидячее место.

Усевшись, я, как правило, читаю книги. После происшествия я перестал это делать, устают глаза… А так — люблю книги по истории. Тогда я читал "Истребитель Ноль". В детстве хотел стать летчиком, и до сих пор питаю интерес к самолетам. Я начал читать еще в поезде линии Тойоко, книга интересная, и я не заметил, как поезд прибыл на Нака-Мэгуро.

По правде говоря, ожидая в трехколонной очереди на платформе Хибия, я стоял шестым по счету. Обычно я встаю третьим, но в тот день зачитался и немного припозднился. Третьим садишься без проблем, шестым — уже проблематично.

Двери открылись, я пошел направо и сел на третье с краю место, но затем туда втиснулась женщина, и я оказался четвертым. Стало тесно. Я подумал немедля достать книгу. Иначе потом придется возиться — окружающие могут истолковать неверно. Я был в весеннем плаще, из кармана вынул начатую книгу. Сосредоточился и продолжил чтение. До конца оставалось страниц десять-двадцать, и я собирался дочитать их до своей станции. Но сосредоточиться я смог лишь спустя две-три минуты. Когда поезд миновал Эбису и подъезжал к Хироо.

Очнувшись в районе Хироо, я заметил сидящего слева человека в кожаной куртке. Я не отрывался от книги, но на Хироо почувствовал сильный запах. Подумал: как воняет кожа. Будто запах дезинфекции, похожий на крезол, или жидкость для снятия лака. Я подумал: какой вонючий малый, — и в упор смотрел ему в лицо. Он ответил мне взглядом: мол, что тебе нужно?

Однако вонь не прекращалась, и я продолжал пристально смотреть ему в лицо. Вдруг понимаю, что он смотрит не на меня, а сквозь меня назад. Я тоже посмотрел в ту сторону и увидел предмет размером с тетрадь. Под ногами второго от меня справа человека, отверстием по направлению движения поезда. Показалось обернутым в полиэтилен, но, по мнению прессы, то была газета. Однако мне она показалась полиэтиленом. И оттуда что-то протекало.

Вот откуда запах, подумал я. Но продолжал как ни в чем не бывало сидеть. К тому времени троих справа от меня уже не было. Я обратил на это внимание между Хироо и Роппонги.

Окружающие, ссылаясь на запах, попросили открыть окно. Окна открыли. Пассажиры даже не переговаривались, они возмущались в один голос. Но я подумал: на улице холодно, разве есть смысл открывать окна из-за такого запаха. Запах-то пустячный. Тем временем радом со мной села старушка. Потом увидела лужу и пересела на другую сторону. При этом она однозначно наступила ногой в зарин.

Как бы то ни было, за мной больше никого не оставалось, все перешли в переднюю часть вагона. Они только повторяли: "Какая вонь, какая вонь". — На все это я обратил внимание, подъезжая к Роппонги. Но к тому времени в голове начало шуметь. Слыша объявление по вагону: следующая станция — Роппонги, — я подумал о собственном малокровии. Сегодня оно, похоже, давало о себе знать. То есть состояние, похожее на малокровие. Немного подташнивает, глаза не видят, липкий пот.

Тогда я даже не догадывался, что состояние напрямую связано с запахом. Не задумываясь, грешил на малокровие. Среди наших родственников немало медработников, поэтому запах алкоголя или крезола я знал хорошо. Вот и подумал, что какой-то медик забыл свой пакет, а его раздавили, и жидкость протекла. Меня возмущало: почему никто не уберет пакет? И в самом деле, мораль нынче ни к черту. Не было бы мне тогда уже нехорошо, глядишь, сам бы подхватил и вынес пакет на платформу.

Пересесть у меня мысли не возникало. К подобному запаху я привычен, неприятным его не считаю. И чего все всполошились? Лучше бы закрыли окно, а то холодно. Кроме того, на меня навалилась какая-то усталость.

Однако поезд миновал Роппонги и резко затормозил. Нет, это никуда не годится. Поезд остановился прямо перед станцией Камиятё. Малокровие — не шутка, я решил выйти на этой станции и немного передохнуть на платформе. Пропущу два-три поезда, ничего страшного. Пытаюсь встать — и не могу. Ноги не держат. Ухватился за поручни и как бы повис. Перехватил другой рукой. Книга упала.

Цепляясь за поручни, я добрался до шеста сбоку от дверей, кое-как добрел до выхода. Выйдя на Камиятё из поезда, я собирался прислониться к стене в конце платформы. Помню, в мыслях крутилось, не дойди я туда, не присядь на корточки, упаду и разобью себе голову. Вскоре правая рука наткнулась на холодный предмет — то была стена. Больше ничего не помню.

Но на самом деле из вагона я не выходил. Ухватившись за шест, я постепенно осел на пол. За стену платформы я принял пол вагона. Вот и почувствовал холод правой рукой. В спортивной газете поместили фотографию, где я лежу на полу. Так я и узнал, как было дело. Держась левой рукой за шест, я так и съехал на пол.

Меня засняли на видео, показывали потом по телевизору. Вглядываясь в кадры, я понял, что до 8:45 как есть лежал на платформе. Минут тридцать пять лежал неподвижно. Этак привольно распластавшись (смеется). Затем работники станции вынесли меня на воздух. На видео видно, как они вдвоем-втроем открутили желтоватое кресло поезда, вынесли его на платформу, усадили меня и понесли.

В себя я пришел в больнице Оомори университета Тохо. Но когда это произошло, не знаю. Где-то к обеду того дня. Мгновенно так пришел в себя, а потом опять забылся.

А окончательно я пришел в сознание 23-го. Врачи сказали: теперь все в порядке, и перевели из реанимации в обычное отделение. Я полагал, что прошло не более одного дня.

Спрашиваю жену, какое сегодня число, а она отвечает: вторая половина дня, 23 марта. Выходит, я пролежал без сознания три дня. Сознание бессвязно. Время без сознания — настоящий рай. Ничего нет. Пустота.

Состояния клинической смерти у меня не было. И лишь доносится ветром откуда-то издалека голос: вау, вау. Например, играют дети в бейсбол и подбадривают друг друга криками "дава-ай". Похоже на их крик. И слышится так тихо-тихо. На мгновенье прервется ветром, и слышится опять… примерно так.

Дело в том, что моя дочь недавно вышла замуж и была беременна, на четвертом месяце. Однако я узнал об этом накануне происшествия. И вот как-то приходит в больницу старшая сестра жены и говорит:

— Ты что, не увидишь своего первого внука?

До того момента кто бы и что бы ни говорил, я никак не реагировал. А, услышав эти слова, подумал: не увидеть нельзя. Эта мысль промелькнула, когда я ненадолго пришел в себя. Я с нетерпением ждал, когда дочери сделают меня дедом. Когда дочь, сидя рядом со мной, причитала: папа, крепись! Не умирай! — ее слова казались лишь отдаленным шумом, каким-то галдежом. И только фраза: "Ты что, не увидишь своего первого внука? " — четко отразилась у меня в памяти. Больше ничего не помню. Внук родился в сентябре. Можно сказать, я выжил благодаря ему.

Вот так спустя три дня вернулось сознание. Но, даже придя в себя, я не мог связать куски памяти. Буквально полчаса назад с кем-то разговаривал, и вот уже совершенно не помню. Похоже, особенность отравления зарином. Несколько раз приходил проведать меня наш директор фирмы, но я ничего этого не помню. Ни как встречался, ни как беседовал.

Некрасиво получается. Всего он побывал у меня около десяти раз, но я ничего не помню.

Память более-менее восстановилась на восьмой день. Примерно в то же время я смог опять есть. Пока лежал в больнице, никаких физических симптомов не возникало. Не болели ни глаза, ни голова. Вообще, ни боли, ни зуда не было. Только что-то странное со зрением. Хотя сам я так не считал.

Может, так говорить неприлично, но все медсестры — красавицы как на подбор. Я и говорю своей жене: вон та, смотри какая красивая. Красавицы обычно холодные, но эта ничего, любезная.

Правда, спустя время я пришел в себя… но до того все в этом мире казалось красивым (смеется).

Хотя по ночам мне становилось страшно. Лежишь на кровати и видишь перед собой край трубы рамы. Прикасаешься к этой трубе, и кажется, что мокрая рука затягивает тебя в темноту. Днем светло, всегда кто-нибудь есть рядом, и такого не происходит. А ночью, когда собираешься спать, касаешься этой трубы, и выдвигается мокрая рука, и втягивает за собой внутрь. И чем отчетливей сознание, чем яснее память — тем сильнее страх. Не обращаю внимание на то, что это — галлюцинация, но вдруг в этой комнате в самом деле есть мертвец, который манит меня за собой? Страшно, а при этом стыдно — никому об этом не расскажешь. Я ведь главный в нашем доме, не могу же я сказать домашним: страшно (смеется).

Поэтому я решил поскорее выйти из этой больницы. Что не мог съесть, жена выбрасывала в полиэтиленовый пакет, чтобы показать, как я выздоравливаю. С помощью таких ухищрений я выписался, против здравого смысла, уже на одиннадцатый день. Хотя должен был там провести как минимум пятнадцать.

Но и дома все осталось по-прежнему.