Ян Ілліч Таксюр - Гумор та сатира

ты у нас, Талка, ей богу! Ну как дитё малое! — любила повторять её старинная приятельница Анжела, заведующая костюмерным цехом одного из столичных театров, выражая при этом не только свою точку зрения.

Множество профессий перепробовала Тала в любимом и восхищавшем её Киеве. Правда, с актёрской карьерой как-то сразу не сложилось. Но Тала не огорчалась. Однажды она поняла, что не в актёрстве её призвание, а совсем в другом. Собирать людей талантливых, гениальных (а в Киеве, особенно сначала, её поражало обилие людей, уверенных в своей гениальности и даже обижавшихся, когда факт их гениальности не признавался), и, собрав этих творцов, создавать нечто значительное, потрясающее сердца — вот её подлинное предназначение.

Однако, большей должности, чем помощник режиссёра или режиссёр по подбору актёров, ей не выпадало. Но она не переставала надеяться. За годы проживания в столице, за время своей кипучей деятельности Тала со многими подружилась. Кого-то она замещала на репетициях, кому-то по дружбе помогала снимать телепередачу или монтировать фильм. Она завела знакомства среди звёзд театра и кино. Почти со всеми была на «ты». И это сближение открыло Талочкиному сердцу немало радостного и печального.

На каждого деятеля искусства Тала изначально смотрела как на носителя редчайшего дара. Который способен потрясти человечество, если ему будут созданы условия. Но больше всего сердце Талочки страдало от того, что как раз условий этим редким, замечательным людям никто не создавал.

И они были вынуждены мучиться, собираясь в Доме кино и других заведениях, с жаром рассказывая друг другу, какой замечательный спектакль, какую великую картину они бы поставили и сняли, если бы им позволили, если бы поддержали, если бы не мешали завистники.

Тала, сопереживая всем своим существом, до изнеможения слушала бесконечные исповеди в кафе, ресторанах и пивных. Потому что незаслуженная обида толкала многих выдающихся людей забываться алкоголем. Она слушала и верила. Слушала и мечтала, что когда-нибудь именно она, сама измученная своей невостребованностью, и потому понимающая их, как никто, соберёт вместе этих несчастных и непонятых и создаст что-то поистине великое, то, что утешит их, что явит всем сомневающимся и насмехающимся их подлинное величие.

— Пожелай мне удачи, маленький мой, — Тала поправила гвоздики на могильной плите, ещё раз посмотрела на мальчика, нахмуренно смотревшего с чёрно-белой фотографии, вырвала несколько кустиков травы возле серебристой оградки, немного неуклюже поклонилась, помахала сыночку рукой так, чтобы никто не видел, и, улыбаясь, быстро пошла к центральной аллее кладбища.

Отцом её сына был всем известный в Киеве актёр и конферансье Витенька Мазур. Вечно смеющийся, большеглазый, с широченным румяным лицом. Со всеми обнимающийся, полный анекдотов, которые он с хрипловатым повизгиванием рассказывал по любому поводу. Витенька редко играл в театре, а больше работал на эстраде. Читал басни, юморески, вел концерты и корпоративы. В 90-х годах Витенька был ведущим весьма рискованного телешоу «Мисс грудь».

Тала влюбилась в Витеньку сразу, как только он прижал её к себе на каком-то вечере, среди множества других прижатых и расцелованных. Но с Талой всё обстояло иначе. Впервые за долгие годы она так остро ощутила нежность другого существа. И Талочка почувствовала, как таившийся в ней, никем не востребованный океан нежности вдруг проснулся и весь, без остатка, излился на Витеньку Мазура.

Разумеется, он ничего не заметил. Точно так же, как не придал значения тому случаю, когда на очередном корпоративе, где Тала металась в роли второго постановщика, он затащил её в комнату для переодевания артистов и стал обнимать, бессвязно мыча и жарко дыша водкой. Тала не сопротивлялась. Лишь в уголках её опущенных к низу чёрных глаз стали собираться слёзы, которые всё прибывали и текли по щекам. Это были слёзы счастья. И ещё чего-то очень горького, чего Талочка не смогла бы объяснить.

После этой встречи с Витенькой Тала забеременела. А потом родила мальчика. Ребёнок родился здоровым и очень тихим. С первых минут жизни сын смотрел на Талочку внимательно и по-взрослому строго. Но у Талы как раз тогда было очень мало времени. Снимался первый украинский эротический сериал, и Тала была при нём сразу на трёх должностях. Поэтому пришлось перевезти в Киев маму из Конотопа, оставить сыночка на её попечение, а самой заняться спасением национального киноискусства. Именно такой представлялась Талочке её роль в этом проекте, где всё рушилось, где главный режиссёр постоянно был то ли на грани инфаркта, то ли на грани запоя.

— Помогите на хлеб, Христа ради, — проговорила рядом с Талой довольно молодая, очень бедно и нелепо одетая девушка. Голова её, несмотря на тёплый день, была обвязана шерстяным платком.

Тала очнулась от своих размышлений, быстро поискала мелочь и, отдав попрошайке, только сейчас заметила, что между старых деревьев, в тени стоит крошечная, с фанерной крышей, церковь. Тала не видела её раньше, вероятно, её построили совсем недавно.

Тала постояла в нерешительности. Она не любила заходить в церковь. Да и по делам нужно было бежать. Но, подумав, что только поставит две свечи — за сыночка и за Витеньку — и сразу же уйдёт, она вошла в храм.

Внутри было совсем тесно. В закутке, служившем притвором, Тала купила две дешёвые свечи по три гривны. Потом, как учила её знакомая костюмерша, она подошла к аналою, стоявшему посредине узенькой комнаты, увешанной бумажными образами, перекрестилась и, приложившись к большой иконе, так же, как учила костюмерша, прошептала: «Господи, помилуй меня грешную».

Когда Тала прикладывалась, она заметила, что это икона Божьей Матери. Распрямившись, она украдкой посмотрела в тихие глаза Богородицы и тут же отвернулась, подумав, что заходить не надо было. Тала отошла к подсвечнику, зажгла свечу, вспомнила Витеньку Мазура, и, сказав «Господи, помилуй», поставила свечу на подсвечник. То же самое Тала сделала и со второй свечой, только на этот раз вспомнила нахмуренное лицо сыночка.

Тала не то, чтобы не любила ходить в храм, но всячески избегала. Потому что здесь она чувствовала себя беззащитной. Здесь, в каком-то особом безмолвии, ей начинали приходить воспоминания и мысли, которые она обычно отгоняла от себя. Которые глубоко прятала, поскольку были они печальны и разрушительны.

Вот и сейчас она совсем некстати вспомнила, как призналась Витеньке Мазуру, которого искренне считала огромным юмористическим