Clement T - Воспоминания: Похорон, Clement T

Похоронная церемония началась в 12:30, мы с матерью прибыли с небольшим опозданием. Заказной священник уже стоял над открытым гробом, в одной из его рук на ветру покачивалось дымящееся кадило, в другой он держал книгу с молитвами. Панихида проходила перед основным входом в морг, который находился прямиком за роддомом под названием «окно жизни» — «тут рождается жизнь», гласил их слоган. «Иронично», — пронеслось в моей голове, ведь буквально за ним она и заканчивается.

Мы прибыли в 12:38 и незамедлительно встали напротив гроба, рядом с остальными гостями. Священник усердно читал монотонную молитву, на ярком солнце отблескивал его золотистый епитрахиль, запахами ладана дымилось кадило в его руке.

«Упокой, Господи, душу раба Твого В’ячеслава, прости йому усі гріхи його, вільні і невільні, даруй йому Царство Твоє…»

Рядом с ним стояла женщина средних лет, невысокого роста, плотного телосложения и в головном платке. Она была помощницей священника. Во время его молитвы она нежным, слегка писклявым голосом проговаривала: «Господи, помилуй». Будто пропевая эти слова, она, как мне казалось, в произвольных местах молитвы акомпанировала священнику.

Пока они отпевали усопшего, я пристально наблюдал за выражениями их лиц попутно пытаясь разгадать что происходит у них в голове: «О чём они думают? Надоело ли им это?» 

Глаза священнослужителя бегали с покойника на книгу и наоборот, иногда он отдавал книгу в руки своей помощницы, чтобы закинуть еще один белый кубик ладана в кадило.
«Или они это считают своим священным долгом? Но разве это избавит их от раздражения, вызванного рутинной работой по отпеванию усопших?» — продолжал я цепочку мыслей в своей голове. «Он, должно быть, видел сотни трупов. Что он чувствует, смотря на них?»
Об отношении людей к трупам это была вторая подобная мысль за этот день. Впервые я подумал в таком ключе о работниках морга, когда осознал то неисчислимое количество людей, что через них проходят, насколько притуплены их эмоции по этому поводу. Сильно ли приглушены их чувства на этот счёт? Третий раз я подумаю так уже о работниках ритуальной фирмы, которые будут нести гроб. Больше меня не будут посещать такие мысли.

«Пом’яни, Господи Боже наш, у вірі й надії на життя вічне спочилого раба нашого В’ячеслава і, як Благий і Чоловіколюбець…»

«Причастность к духовному учению сглаживает экзистенциальный страх, вызываемый видом умершего человека?» 

Я отвернул голову от священника, чтобы осмотреть пришедших на отпевание. Я, моя мама, бабушка, подруга-соседка бабушки и две женщины пожилого возраста, которых привела подруга бабушки для массовки. Мой взгляд задержался на двух пожилых женщинах: примерно одинакового роста, они стояли рядом друг с другом у нижней части лежащего на кованных подставках гроба. Каждая из них держала в руках по одной тонкой восковой свечке — сильный ветер не позволял их зажечь.

Поток мысли начался вновь - «Они тоже будут так лежать. И моя бабушка… мама… и в конце концов — я», — словапронеслись в моей голове, оставляя слабый горестный привкус. Зацикливаться на них я не стал — она были естественными в таких обстоятельствах.

Молитва повторялась по кругу:

— Пом'яни, Господи, Боже наш, у вірі й надії на життя вічне спочилого раба Твого, брата нашого В’ячеслава…

В голове я невольно хмыкнул над формулировкой: «раба Твоего». Что-то казалось неправильным в этих строках. Вдаваться в критику я не стал — это чужие догмы.

Мой взгляд обратился к отпеваемому. Его обшитый бордовым велюром гроб казался узким и маленьким. В голове я представил спальное место покойника, которое видел ещё сегодня утром, чтобы соотнести с размерами гроба, и я бы ни за что не поверил, что будучи живим он бы поместился в пространство таких размеров. Это вызвало карикатурную ассоциацию: как маленький взрослый человек залез в детскую кроватку. «Неужели тело так сильно усыхает в размерах?» — недоумевал я продолжая разглядывать ложе. Под его головой лежала белая, маленьких размеров подушка. При жизни он тоже предпочитал такие подушки для своего сна. Они мне казались неудобными — я всегда выбирал объёмные и массивные подушки, только со временем я оценил удобство этих компактных подушек. Её с внутренней стороны орехового гроба окружала белоснежная обивка, напоминавшая мне советскую скатерть с кружевами.

Интересно, если бы лежащий имел возможность выбирать — он всё ещё лежал бы в этом гробу? Ведь за него этот выбор сделали мы. Или, если сказать честнее, — наш ограниченный бюджет.

«Нам недорогий», — сказала моя бабушка в ритуальном бюро на вопрос менеджера о типе гроба.

Тем не менее выглядел он прилично. Я бы хотел сказать — без излишеств и пафоса, — но обивка и выделяющийся огромный «позолоченный» крест на его крышке не позволяли мне этого сделать. Само тело лежавшее внутри было застелено до бюста самой обычной простынёй из бязи — той самой, что частолежит дома в дебрях шкафа, ещё со времен родителей наших родителей, та простынь которую часто рвут на тряпки или накрывают сверху закрутки чтобы не попадала пыль и не прониикал свет. Края простыни застилавшей покойника бахромились и добавляли непрошенной несуразности в общую картину церемониального ящика — особенно на фоне «изысканных» тканей, что щедро окутываил деревянное ложе. Я вел глаза дальше, тщательно рассматривая детали что вмещал гроб.

«Покойник обов’язково довжен бути вдягнутий у свої речі», — вспомнились мне слова что говорила бабушка тщательно собирая и повторяя про себя список всех необходимых атрибутов одежды для умершего: чёрный классический пиджак, брюки к пиджаку, белая, бережно выглаженная супругой, рубашка, трусы, пара носков и тапочки. Парадное одеяние в последний путь.

«Договоритесь с бюро, а потом приходите ко мне с вещами — я одену покойника, и мы выдадим его уже готового к захоронению», — позднее тем же днем в морге, строгим тоном сказал нам мужчина во втором кабинете. Услуга одевания покойника стоила 450 гривен, отказаться от неё было нельзя.