Бальзак - Блеск и нищета куртизанок, Бальзак

посещением каторжную тюрьму, что каждый каторжник прикован к другому цепью и, как правило, - старый с молодым. Тяжесть этой цепи, приклепанной к кольцу выше лодыжки, такова, что к концу первого года у человека навсегда изменяется походка. Осужденный, будучи вынужден напрягать одну ногу сильнее другой, чтобы тянуть ручку, - так называют в каторге оковы, - неизбежно усваивает эту привычку. Потом, когда он расстается с цепью, кандалы, как ампутированная нога, оставляют след на всю жизнь: каторжник всегда чувствует ручку, ему никогда не выправить окончательно свою походку. На языке полицейских, он тянет правую. Эта примета, знакомая всем каторжникам, как и агентам полиции, если и не прямо приводит к опознанию товарища по несчастью, то все же этому способствует.

Обмани-Смерть, бежавший с каторги восемь лет назад, почти преодолел эту привычку, но, погруженный в глубокое раздумье, он замедлил шаг, и былой недостаток, как ни мало он был заметен, не мог при такой размеренной поступи ускользнуть от опытного глаза Чистюльки. Впрочем, весьма понятно, что каторжники, находясь всегда вместе и наблюдая только друг друга, настолько изучают своих товарищей, что им часто известны привычки, ускользающие от их постоянных врагов: сыщиков, жандармов и полицейских приставов. Так, по судорожному подергиванию мускулов левой щеки был опознан неким каторжником на параде Сенского легиона подполковник этого корпуса, знаменитый Куаньяр, которого до той поры полиция не решалась арестовать, несмотря на настояния Биби-Люпена, потому что не осмеливалась поверить в тождество графа Понтис де Сент-Элен и Куаньяра.

- Это наш даб (учитель), - сказал Шелковинка, перехватив рассеянный взгляд Жака Коллена - рассеянный, вернее отсутствующий, взгляд человека, впавшего в отчаяние.

- Ей-богу, верно! Это Обмани-Смерть, - сказал, потирая руки, Паучиха. - Ну, конечно. Тот же рост, такие же широкие плечи; но что это он с собой сделал? Сразу и не признаешь его.

- Те-те-те!.. Я понял, - сказал Шелковинка. - Он тут неспроста! Он хочет повидаться со своей теткой, ведь ее скоро должны казнить.

Чтобы дать некоторое понятие о личностях, которых заключенные, надсмотрщики и надзиратели называют тетками, достаточно привести великолепное определение, какое дал им начальник одной из центральных тюрем, сопровождая лорда Дэрхема, посетившего во время своего пребывания в Париже все дома заключения. Этот любознательный лорд, желая изучить французское правосудие во всех его подробностях, даже попросил палача, покойного Сансона, установить свой механизм и пустить его в ход, казнив живого теленка, чтобы иметь понятие о действии машины, прославленной Французской революцией.

Начальник, ознакомив его с тюрьмой, тюремными дворами, мастерскими, темницами и прочим, указал на одну камеру.

«Я не поведу туда вашу милость, - сказал он с отвращением, - там сидят тетки». «Ао! - произнес лорд Дэрхем. - А что же это такое?» «Средний пол, милорд».

- Теодора вот-вот скосят (гильотинируют)! - сказал Чистюлька. - А мальчишка фартовый! Что за граблюха (рука)! Какая утрата для хевры!

- Да, Теодор Кальви хрястает свой последний кусок, - сказал Паучиха. - О! его марухи будут порядком моргать глазами (плакать), ведь его любили, этого бездельника!

- Вот и ты, старина! - сказал Чистюлька Жаку Коллену.

И вместе со своими приспешниками, держа их под руку, он преградил дорогу новоприбывшему.

- Ого, даб, ты, значит, сделался кабаном? - прибавил Чистюлька.

- Говорят, ты проюрдонил наше рыжевье (растратил наше золото)? - продолжал Паучиха с угрожающей миной.

- Воротишь ли ты нам наши рыжики (деньги)? - спросил Шелковинка.

Эти три вопроса раздались, как три пистолетных выстрела.

- Не подшучивайте над бедным священником, попавшим сюда по ошибке, - отвечал машинально Жак Коллен, сразу же узнав своих трех товарищей.

- Ну, коли рожа не его, так его бубенчик, - сказал Чистюлька, опустив руку на плечо Жака Коллена.

Ухватки и облик трех товарищей быстро вывели даба из его апатии и вернули к ощущению действительности, ибо всю эту роковую ночь он блуждал в бесконечных просторах идеальных чувств, ища там нового пути.

- Не засыпьте даба, чужие зеньки заухлят (чужие глаза заметят) - тихо сказал Жак Коллен низким и угрожающим голосом, напомившим глухое львиное рычание. - Лягавые бзырят (шныряют); поводим их за нос. Я ломаю комедию ради дружка в тонкой хеврени (в крайней опасности).

Это было сказано елейным тоном священника, увещевающего несчастных; потом окинув взглядом дворик, Жак Коллен увидел под аркадами надсмотрщиков и насмешливо указал на них на них своим трем спутникам.

- Вот они, шестиглазые (тюремные смотрители). Запалите-ка зеньки и ухляйте (будьте бдительны)! Вкручивайте баки комарщикам (дурачьте сторожей), не выдавайте кабана, а не то я вас порешу, ваших марух и ваше рыжевье.

- Неужто, по-твоему, осучились нашенские (оказались предателями)? - сказал Шелковинка. - Ты пришел выудить свою тетку (спасти своего друга)?

- Мадлена обряжен под ольховую перекладину (готов для Гревской площади), - сказал Чистюлька.

- Теодор! - вымолвил Жак Коллен, подавив крик и чуть не бросившись вперед.

То было последним ударом в пытке, сразившей колосса.

- Его пришьют, - повторил Чистюлька. - Уже два месяца, как он связан для лузки (приговорен к смерти).

Жак Коллен почувствовал внезапную слабость, ноги у него подкосились, и он упал бы, если бы товарищи его не поддержали, но у него нашлось достаточно присутствия духа, чтобы сложить руки с сокрушенным видом. Чистюлька и Паучиха почтительно поддерживали святотатца Обмани-Смерть, покамест Шелковинка бегал к надзирателю, дежурившему у двери решетки, ведущей в приемную.

- Почтенный священник желает присесть, дайте для него стул.

Итак, удар, приготовленный Биби-Люпеном, миновал Обмани-Смерть. Жак Коллен, как и Наполеон, опознанный своими солдатами, добился подчинения и уважения трех каторжников. Двух слов было достаточно. Эти два слова были: ваши марухи и ваше рыжевье; ваши женщины и ваши деньги - вот краткий итог истинных пристрастий мужчины. Угроза эта была для трех каторжников знаком верховной власти; даб по-прежнему держал их сокровища в своих руках. Он был всемогущ на воле, и он не предал их, как говорили лжебратья. Притом ловкость и изобретательность их предводителя, завоевавшие ему широкую славу, подстрекали любопытство трех каторжников, ибо в тюрьме одно только любопытство оживляет эти опустошенные души. Наконец, преступников потряс смелый маскарад Жака Коллена, продолжавшийся даже за решетками Консьержери.

- Четверо суток я просидел в секретной и не знал, что Теодор так близок к обители… - сказал Жак Коллен. - Я пришел, чтобы спасти одного бедного мальчика, а он повесился тут вчера, в четыре часа… и вот другое несчастье! Нет у меня больше козырей в игре!..

- Бедняга даб! - сказал Шелковинка.

- Ах, пекарь (дьявол) отказывается от меня! - вскричал Жак Коллен, вырываясь из рук двух своих товарищей и выпрямляясь с грозным видом. - Приходит час, когда общество оказывается сильнее нашего брата! Аист (Дворец правосудия) в конце концов проглатывает нас.

Начальник Консьержери, узнав, что испанскому священнику стало дурно, явился во двор